Захват Московии
Шрифт:
Я до сих, для просушки мозгов, иногда так тренируюсь Вашим методом… могу и сейчас сказать одну из тех фраз, какие мы по очереди «наращивали» на занятиях: «Человек. Человек любит. Человек любит деньги. Западный человек любит деньги. Западный человек очень любит деньги. Западный человек очень любит деньги копить. Западный человек очень любит деньги копить, чтобы покупать. Западный человек очень любит деньги копить, чтобы покупать на них всё. Западный человек очень любит деньги копить, чтобы покупать на них всё, что душе угодно…» — и так вплоть до «западный человек
Нужно этих ребят с кафедры попросить, они всё равно день и ночь в Интернете сидят. Они за 50–100 евро быстро всё найдут, а я ему перешлю. Повозить по Баварии гостя из Руссланда — тоже не криминал: сейчас у нас все за русскими охотятся… за богатыми, конечно, бедные кому нужны?.. Такие, как старик… Самулович… нет, Самумович… или эта Роза с березы, где сало салят…
Да, но сейчас мыслилось бы прозрачнее, если бы банку пива… А как её купить, на 500-евровую? Может, у портье будет?
Я позвонил вниз и по голосу узнал упитанного портье-мордашку (их было два — один похож на кистеухую кенийскую свинку, а второй — такой пуширистый толстюшка, добрый молодинец… кстати, это он меня и послал в бюро, Добрынович, хотя сам должен был регистрацию сделать):
— Я ваш стоялец из 15-го места… Случайно, вы не знаете, где можно тут близко евро на рубли… э… размять… порублить?..
— Разменять, что ли? А сколько у вас?
— У меня — пятьсотовая… Ну, пятьсотевровая… европятьсотая…
— Ого!.. Если бы 20 или 50 евро, я бы мог, от себя… Но пятьсот… С этим надо в пункт.
В голове всплыло головоногое в банке.
— Я хочу пить, у меня ничего нет — ни водицы, ни пивца. — Я хотел его разжалобить суффиксами и даже лживо предположил (потому что не хотел идти): — На буфете, наверно, перерыв…
Добрынич пошуршал, позвенел, потом сказал:
— У нас тут есть что-то для себя… Я могу вам до вечера дать. А вы потом разменяете и вернёте. Что вам?
— Всё! — обрадовался я. — Воду с минералами, и сладкую водичку, и пиво, два… две…
— Сами спуститесь?
— А как еще?
— Могу через уборщицу послать, она как раз на ваш этаж идёт…
— Да, было бы самое очень…
— А буянить не будете? Зубы показывать и по-всякому куражиться?
Я испугался:
— О нет, какое там… курвяжиться… буражиться, нет! Голова усиленно болит…
Он рассмеялся:
— Ну, раз так… Даниловна, захвати немцу из 15-го два пива и минералку! Вон там, под маленьким столом, в ящиках…
— О, хорошо, спасибо! Я буду ждать-ожидать.
— Кстати, к вам вчера ваши приятели заходили… эти, на фашистов похожие… Что-то забрать хотим в номере, говорят, но их не пустили.
— Спасибо пожалуйста. Это не настоящие наци… они за грамматику… Грамматика — настоящий бог божий…
— Видели их грамматику, свастиками обшитые, — туманно завершил портье. — Хорошо, если что насчёт денег узнаю — отзвоню…
Кому куда что «отзвоню» — я не понял, но подумал, что
Чтобы не пропустить уборщицу, я открыл дверь и ждал, в лёгком сквознячишке, когда милая женщина в фартуке, но без укоризны в глазах передала мне пакет с бутылками. У меня не было ничего, чтобы дать «на чай-пиво», отчего стало стыдно, и я заторопился что-то сказать про карточку, которую слопотнул — нет, сглопотал — банкомат:
— Вечером увидимся… я дам… только европятьсотовая…
Она не поняла, махнула рукой, ушла.
Пивом я был изрядно ободрён и, на всякий противопожарный случай, позвонил старику. Тот был дома:
— Самулыч?.. Это я, Клементинович! Фредя!
— Да, Фредя, как вы, оклемались?
— Да, климат хороший… А вы?
— Тоже ничего. Газеты выходят, я продаю, люди читают…
— И кидают… на молочишко… — (Как сказал полковник кобуратому… нет, кобурному? — кому-то в коридоре — «мальчишкам на молочишко».) — Скажите, как мы в последний… крайний раз закончили?.. Это вы меня… принесли в гостиницу?
— Я, а кто же еще?
— А что я… мы вообще делали?
— Вы вначале поспали у меня в ванной, потом решили куда-то ехать, то ли к Алке, то ли к Машке, я не понял и никуда вас не пустил… На шум заглянул Паша, сосед… — («А, в штанузах…») — Вы вылезли из ванны, дали ему остаток денег, он взял у метро… там всегда есть… — («Лучше бы не было».) — Потом вы спорили с Пашей насчет немцев, говорили, что немцы еще мало получили в Нюрнберге, надо было в Сибирь всех загнать, и Сталин еще мало наказал немцев, и Сталин лучше Гитлера, а Паша всё говорил наоборот… Он такой спорщик, всегда против говорит…
— Споритель?
— Да уж… Доспорился… Живот его видели?
— Да пухлый, пухластый…
— Цирроз! Ему пить запрещено, а он квасит и квасит… Потом за ним, слава богу, жена пришла, увела… А мы вышли на воздух, я вас пешочком довел…
— Это как, песочком? По саду?
— Нет, по улице, тут недалеко. Потом передохнул у вас и назад пошёл…
— А я?
— А вы спали уже…
— Значит, вы здесь… со мной… не спали? На кровати?
— Боже упаси, я на стуле посидел, пока вы раздевались и кровать выбирали — то в одну влезли, то в другую… Да вы ничего были, только в вестибюле немного пошумели, про дядю-опричника… грозили, что приедет, отомстит… И всем свои то ли зубы, то ли губы показывали, чтоб все видели, какие они красивые…
— Какие глупости! — Мне стало стыдно, но Самулыч по-доброму сказал:
— Молодой, с кем не бывает?.. — а я еще раз подумал, какие все эти люди добрые, деликатные и не делают никаких проблем — у нас бы портье сразу полицию вызвал… или что, старик обязан за мной убирать, что я на косогоре натошнил, хоть это и произошло от его же гриба?..