Захватчица
Шрифт:
В финале они завертелись – и раскрылись, так вышло, к тому самому дивану, к которому было нужно. То есть – Жанно так сделал. Поклонился ей, получил ответный поклон и повёл её обратно на диван. Им хлопали и что-то кричали.
– Возвращаю вам даму, генерал, - усмехнулся и вложил руку Теи в руку Горы, и тут же исчез куда-то.
– Ты невероятна, - качал головой Гора.
– Да ладно, меня просто учили, - отмахнулась Тея, но было приятно, конечно же.
– Хочешь продолжать?
– Нет, - она отрицательно помотала головой. – Понимаешь, танцы для меня – это или про партнёра, или про быть лучшей. Да ладно, это вообще много о чём
– Не задалось? – приподнял он бровь.
– С партнёром, я думаю, можно не только танцевать, - улыбнулась она в ответ.
Даже почти не ехидно.
– А что же делать?
– Да разное. Например, стоять спина к спине и долбать врагов. Вставляет почище танца. Веришь?
– Верю, - кивнул он.
– Пошли, покажу Анжелику, - она подскочила, и как только он встал, снова взяла его под руку.
– Кого покажешь?
– Самую знаменитую даму из моих предков. Или не знаменитую, но приметную – точно.
Приватные покои членов семьи располагались частично на втором этаже, частично на третьем. Комнаты Теи были на третьем, в отдельном небольшом крыле. Распоряжение доставить туда вина она отдала по ходу, выходя из зала, и полагала, что успеют раньше них. Так и вышло – бутылка в ведерке со льдом и бокалы стояли на столике в гостиной.
– Вот, смотри, - Тея подвела его и показала большую фотографию, на которой она сама в старинном платье стояла рядом с беломраморными мужчиной и женщиной.
По легенде, у женщины были зелёные глаза. И они теперь нет-нет, да и возрождались в её потомках. У Жанно были классические глаза Саважа – желтоватые, кошачьи. А у Теи – зелёные.
От первого герцога Саважа и его супруги не осталось портретов, только скульптура. Совместная. Её создал какой-то знаменитый художник из Фаро, где они оба прожили изрядную часть жизни, и ещё в середине прошлого века, говорят, семье там принадлежал особняк. Потом, правда, его выкупили городские власти – под музей.
Скульптуру же давно привезли в Саваж и установили в замке. И даже раз в неделю пускают туда туристов поглазеть – за денежку, ясен пень. Жанно бурчит, что с семейной славой и памятью так нельзя, но папа всегда возражает, говорит, что люди должны знать историю, а если её им просто так давать, они решат, что это ерунда полная. А если напустить туману и заставить заплатить – то прибегут и добавки запросят.
Что ж, прибегали и просили, как Тея понимала. Смотрели, фотали – без вспышки, непременно без вспышки – и несли легенду дальше, по соцсетям и мессенджерам.
Для Теи же эта скульптура была воплощением не сколько великого семейного прошлого, сколько великой любви. Она читала воспоминания герцогини Анжелики – захватывающий роман, и представляла себе, как это было круто – там и тогда. И пока была маленькая, мечтала себе такую же великую любовь. Но или лимит любви, выданный на семью, закончился на родителях и Жанно с Авриль, или ей пока просто такого не выпадало.
Или выпадало?
– Ты откроешь вино? – спросила она у Горы.
* * *
Рик чувствовал себя не в своей тарелке, но понимал, что без женщины рядом это чувство было бы ещё острее. Он совершенно не умел решать дела вот так, между ничего не значащими разговорами. Или просто сейчас у него не было таких дел, которые нужно было бы непременно решить, это, скажем, если бы полгода назад его бы занесло на такое сборище, ему было бы, о чём поговорить, что предложить
А женщине рядом как будто вовсе не было никакого дела до того, что у него в жизни сейчас, мягко говоря, не самая лучшая полоса. Она сверкала на него глазами ровно так же, как если бы он снова командовал базой «Центр», и под его началом были люди, и эти люди делали свою работу, и делали её хорошо. В её глазах он каким-то чудом видел себя – того, прежнего. Который ходит без палки и делает всё, что положено.
Ей удалось невероятное – он вовсе забыл о своих бедах, и только лишь слушал её голос – сказки о великих и могущественных предках. Его предки жили значительно скромнее – не спасали королей, не водили людей в походы, не были великими полководцами и столь же великими дипломатами. Потихоньку воевали, потому что как иначе, вроде него. Или занимались землёй и теми, кто на той земле живёт – как отец и дед. Он не смог бы ей столько рассказать. Значит – слушать.
А ведь она и петь умеет, почему-то подумал он. Вспомнил их последнюю ночь в Ар-Тааре, когда она утром сбежала, не попрощавшись. Наверное, он того стоил, чтобы бежать от него, не сказав ни слова. Или нет?
– Откуда у тебя такой дивный наряд?
На фотографии она, совсем юная, стояла в красивой зале рядом с мраморной скульптурой – мужчина и женщина в старинных платьях. И на ней какое-то такое же.
– Проект был такой по истории, в академии. Нужно было найти достопримечательность и пропустить её через себя – рассказать, чем она близка именно тебе. Конечно, я рассказала о первом герцоге Саваже и его Анжелике, и мне даже сшили такое платье, как тогда носили, и я в нём сфоталась. Проект получил высокий балл, а подготовка доставила мне даже больше удовольствия, чем результат.
– Так бывает? – улыбнулся он.
– Бывает. Это на службе нужен результат, потому что – он или у тебя, или у противника. А во всём остальном можно иначе. Просто быть здесь и сейчас. И не думать о том, что когда-то наступит завтра, и нам придётся встречаться с новым противником.
Она села на диван рядом с ним, взяла бокал, хотела допить, но в нём ничего не было. Взяла его бокал, пригубила. Протянула ему. Он не отказался. Маленькими глоточками – он, она, он, она…
Белое лимейское коварно – пьётся легко, и кажется, будто у тебя крылья отрасли и ты сейчас на них улетишь. И ты не думаешь, что на самом деле не улетишь, а шлёпнешься, потому что здесь и сейчас ты их вполне ощущаешь.
Бокал был отставлен, они с Саваж сначала не сводили друг с друга глаз, а потом кто кого поцеловал первым? Он ли понял, что не может просто так распрощаться и уйти, она ли решила, что нужно брать его тепленьким? Впрочем, ей решительности никогда было не занимать, хоть с кем – хоть с врагами, хоть с друзьями, хоть с мужчинами. А ведь мог и не узнать, что такое чудо ходит по земле, как все люди, разговаривает, поёт. Ругается, воюет. Любит-ненавидит. Смотрит на него – глазами своими зелёными, доставшимися от каких-то там предков. Легко касается кончиками пальцев, и губами, и… всей собой тоже. А рисунки на её коже – они ж светятся, просто светятся. И сама она – светится. Как та сущность, в храме которой они были, кажется теперь – в прошлой жизни.