Захвати с собой улыбку на дорогу
Шрифт:
– Позволь...
– Нет уж, не позволю. Дам команду Медику, они подберут соответствующую терминологию... Подашь прошение о помиловании в почтительных выражениях. Это придется сделать. Шефу это будет приятно. Может быть, даже обойдется дело без изоляции. Или на самый короткий срок. Но одного ты добился, умник, - у тебя отнимают... твоего ребенка. Ты меня понимаешь?
– Понимаю.
– Придется расстаться. Теоретическую часть, возможно, со временем удастся отвоевать, оставить за тобой, а вот мастерские и этот самый... твое детище...
– Кому же?
– Зелен еще. Нет, вице... Ясно?
– Ясно.
– Эта лиса давно подбиралась к винограду. Надо отдать тебе справедливость, ты ему сильно облегчил задачу. Словом, оставайся дома, лучше всего ляг, лед на голову. Кто приедет - ты в забытьи. Без меня - ни одного слова! Ну, не падай духом. Неужели ты думал, что я могу тебя покинуть в беде? Не такая я свинья. Ложись!
Человек опустил трубку на рычаг и пошел вниз к Зверю.
Так, так. Значит, президент уже знает. Быстро. Или у него свои источники информации?
Перед алюминиевой вертушкой, где стоял охранник и проверял пропуска, Человек чуть замедлил шаги, сердце его сжалось - вдруг уже сообщили? Вдруг есть рапоряжение не пускать?
Охранник, белокурый солдат, даже не взглянул на пропуск и почтительно, как обычно, приложил руку к каскетке. Он был молод. Его глаза восторженно смотрели на знаменитого конструктора, ученого в расцвете славы, первооткрывателя подземных путей. Вот это жизнь, вот это настоящее счастье.
Дежурным по ангару и стартовому полю Человек сообщил, что хочет вывести Зверя в небольшую непредусмотренную прогулку, просто так, без заданной цели. У него свои соображения. Маршрут он фиксировать не будет. И в диспетчерском журнале в графе "Маршрут" написал: "Произвольный, с выключенным Большим Ориентиром". Это означало, что маршрут потом невозможно установить, воспроизвести.
Зверь ни о чем не спросил.
Они погрузились. Приборы работали как положено. Ход был чистый.
– Тебе надо научиться новому, - сказал Человек.
Щелкнуло реле, и неторопливый металлический голос ответил с педантичной серьезностью:
– Я рад научиться новому.
– Надо забыть. Тебе надо забыть то, что я сейчас сделаю.
После паузы голос Зверя ответил так же четко, бесстрастно, как всегда:
– Но я не умею забывать. Мне это не дано. Ты должен знать - я не умею ни забывать, ни ошибаться.
– Что-то шумно вздохнуло внутри Зверя.
– Я несовершенен по сравнению с человеком.
– Ты умеешь страдать. Кто наделен страданием, тот может все.
– Человек нагнулся к микрофону, сказал настойчиво, тревожно: - Ты можешь научиться... ты должен научиться лгать. Помоги мне.
Зверь долго молчал. В боковых иллюминаторах мелькали рыжие глиняные срезы. В передней смотровой щели фиолетовое круглое пятно луча вибрации плясало на такой же рыжей стене - она поддавалась, оседала под действием луча, давала трещины.
Раздался щелк реле.
– Мне это очень трудно. Ты не заложил в меня это.
Человек сказал совсем тихо, как бы про себя: - Мне тоже многое... трудно.
– Я постараюсь.
– Опять глубокий
– Хорошо, я научусь.
– Я сейчас выйду. Выйду и спрячу одну вещь. Помни, если тебя будут спрашивать - ты ни о чем не знаешь, ничего не видел. В эту последнюю нашу с тобой проходку...
– Прозвучали эти слова не особенно твердо, и Человек повторил: - В последнюю нашу проходку я не останавливал тебя, нигде не выходил, ничего не прятал в районе сброса. Вообще ходили мы ве в район сброса, а в противоположную сторону. Ты запомнил?
Через час с четвертью они вернулись на поверхность. Ученик, как обычно, ждал у стартовой воронки, хотя погружение было внеочередное, неожиданное.
– Мне сказали... Я прибежал...
Он привычно осмотрел лапы Зверя, его веки, вошел в кабину и взглянул на показания приборов.
– Ходили больше часа. А километраж небольшой. Неполадки были? Останавливались?
– Нет, - нехотя сказал Человек.
– Как кожуха перегрелись. Как будто Зверь шел без фиолетового луча, своими силами...
Зверя отвели в ангар. Человек зашел к нему, как был, в своем алом рабочем комбинезоне, их оставили одних.
– Устал на обратном пути? Без луча вибрации?
– Нет.
На грубом панцирпом кожном покрове Зверя выделялись более светлые участки, свежие, подсаженные взамен поврежденных. Вот это большое пятно Зверь ободрал себе бок, когда они вместе продирались сквозь габбро и чуть не- погибли оба, когда Человек лишился левой руки. Эта серия мелких пятен проводили испытания на большую глубинность погружения, Зверь страдал, но терпел, не жаловался. Эта царапина - Человек еще только учился водить Зверя с помощью одной руки, сделал неверное, неточное движение...
– Вот так, - Человек прижался лбом к плечу Зверя, к жесткой медно-бурой коже.
– Вот так.
И тишина наступила в ангаре, никто не шевелился: ни Человек, ни Зверь. Обоим было больно.
Косые лучи солнца, проникая сквозь стеклянный потолон ангара, освещали что-то большое, грубо очерченное, неразборчивое, не то спящего носорога, увеличенного во много раз, не то просто огромную кучу кож, наваленных для просушки, а рядом с этой кучей, притулившись к ней, прижавшвсь лицом, плакал человек в алом комбинезоне. Однорукий седеющий человек, уже немолодой, очень одинокий, теряющий все лучшее, что было в жизни. Плечи его тряслись от рыданий, но ни звука не было слышно.
Время шло.
Щелкнуло реле Зверя.
– Тебе пора. Еще чертежи...
– Что?
– Человек выпрямился, провел ладонью по лицу.
– Чертежи? Да.
Уйти все-таки было трудно. Труднее, чем он думал.
Еще один, последний раз Человек зашел в кабину, где он знал столько трудных и счастливых часов. Потрогал правой рукой клавиатуру. Захотелось что-то взять на память. Что?
Он снял с крючка маленькое круглое зеркало, которое висело перед местом водителя и давало возможность видеть заднюю стену кабины. Теперь все. Человек ушел не оборачиваясь.