Закаспий
Шрифт:
– Его сиятельство оказывает внимание только тем, у кого сердце доброе и рука щедрая!
– Хазарский надменно посмотрел на Доррера.
– Господин полковник, вам бы следовало выбирать выражения и знать, о чем говорить!
– Доррер демонстративно отложил вилку.
– Думаете, я не понимаю, куда вы клоните?!
– Прекратить разговорчики!
– жестко выговорил
Куропаткин.
– Мировыми судами и состоянием служебных дел займемся особо. Кстати, господин Хазар-хан, вы мне представьте докладную о беспорядках в Гасан-Кули и Чикишляре. Черт знает что творится...
– Измельчали прибрежные туркмены, что и говорить, - вмешался генерал Мадритов, приехавший из тех мест для встречи с генерал-губернатором.
–
– Вам ли, генерал, говорить о порядочности!
– мгновенно вспылил Хазарский.
– О вашей «порядочности» легенды по всему каспийскому побережью слагают, детей пугают вашей фамилией: «Не плачь, чага, а то Мадритов услышит - придет!».
– В чем дело, полковник?!
– Мадритов встал из-за стола.
– А в том, что, обвинив всех иомудов в дезертирстве, вы привели свой отряд на Гурген и начали сжигать кибитки дехкан. Вы, под видом контрибуции, устроили бандитский грабеж, а в своих реляциях в Ташкент занялись самовосхвалением. Все туркмены от аула Беум-Баш до Боджнурдской провинции покинули свои селения и бежали в Персию. Кибитки их сожжены, посевы уничтожены, скот угнан вами. Вы закапывали туркмен живыми в землю! Вы накалывали на пики грудных детей и поднимали в воздух! Вы насиловали женщин, и даже были случаи, когда ваши каратели вырывали из животов беременных женщин детей!..
– Замолчать!
– прокричал вне себя Мадритов.- Да как вы смеете! Вы ответите мне перед офицерским судом!
– Сядьте оба.
– Куропаткин поднял руку и, когда оба на какое-то время, словно опешив, замолчали, добавил: - И прошу обоих удалиться прочь. Отправляйтесь, Мадритов, немедленно к месту службы. А вы, Хазар-хан, поезжайте в Геок-Тепе к Теке-хану, подготовьте его к встрече со мной...
Поезд Куропаткина геоктепинская делегация встречала со стороны музея, который доселе не открывался с год, а может, и больше, а теперь аллея к нему была устлана текинскими коврами, и на углах здания трепетали на ветру два российских флага. Теке-хан заметно волновался, и волнение его шло от неуверенности - узнает ли его генерал-адъютант Куропаткин, ведь прошло около двадцати лет, как они не встречались. Сомнения, однако, оказались напрасными. Куропаткин, выйдя из вагона, сразу направился к выстроившейся в длинную шеренгу делегации и безошибочно отыскал в ней Теке-хана.
– Хай, Махтум, постарел ты, мудрая голова!
– Куропаткин обнял его и трижды расцеловал по-русски.
– Давно мечтал с тобой повидаться, да чтобы добраться до тебя, целые годы понадобились. Как живешь-можешь, дорогой аксакал! Жена, дети, внуки - все ли хорошо? Слышал, по кяризу своему тяжбу вел? Мне рассказал обо всем Хазар-хан, потом подробнее потолкуем, а сейчас веди.
– Он повернулся к полковнику Хазарскому.
– Что у нас тут по программе?
– Музей, господин генерал-адъютант.
– Ах, это тот музей, который я сам закладывал, а достраивали уже без меня! Ну что ж, посмотрим... Охотно посмотрим... Пойдемте, господа.
– Все приехавшие с генерал-губернатором и текинская делегация направились к кирпичному, терракотового цвета, зданию музея, выстроенному в восточном стиле, с двумя пушками у окон.
Куропаткин вошел в мрачное помещение первым и сразу увидел портреты монархов России - Александра II и Александра III, в чью бытность была завоевана крепость Геок-Тепе и добровольно вошла в состав России Туркмения. Здесь же, но чуть меньших размеров, висел портрет бывшего кавказского наместника князя Михаила. Генерал прошел дальше, с интересом глядя на стены, и остановил взгляд на огромной картине художника Сверчкова, изобразившего генерала Скобелева на белом коне. Эту картину ко дню открытия музея из Петербурга прислал сам Куропаткин, будучи военным
– Дезертиров много развелось, в аулах скрываются,
а некоторые ханы не видят этого, или делают вид, что не видят, - подсказывал Куропаткин.
– Больше десяти тысяч душ надо послать из Закаспийской области... Помощь твою особо отмечу.
– Не извольте беспокоиться, господин генерал.
– Теке-хан, то и дело кланяясь, преданно заглядывал в глаза Куропаткину.
После осмотра музея Куропаткин произнес небольшую речь, разжигая национальные чувства ханов и мулл, еще раз попросил Теке-хана, чтобы всем миром служили текинцы исправно, и поднялся в вагон. На следующее утро, после непродолжительной остановки в Джебеле, генерал-губернатор приехал в Красноводск и занялся осмотром госпиталей. Здесь, как и всюду, где он появлялся, его также встречали различные делегации. И он, особо не церемонясь, старался уйти от второстепенных дел и решить самое главное для него: поднять дух солдат, отъезжающих на фронт, взбодрить и вселить уверенность в находящихся на излечении раненых фронтовиков, наладить снабжение госпиталей всем необходимым. Он был далек от мысли принимать от кого-то подарки или дарить кому-то что-то. Но вот к морскому офицерскому клубу, куда генерал со свитой отправился обедать, и только-только сел за стол, конюхи подвели серой масти арабских скакунов. Чудо-красавцы, перебирая копытами, цокали подковами по булыжной мостовой - зрелище было столь впечатляющим, что многие из господ вышли на улицу. Куропаткин тоже встал и, выйдя, увидел генерала Мадритова. Тот стоял впереди семерки аргамаков, нагловато улыбаясь, а потом, чеканя шаг, подошел к генерал-губернатору:
– Ваше высокопревосходительство, это вам-с... от меня-с... Не извольте обидеть...
– Вы что же, смеяться надо мной вздумали?!
– побагровел Куропаткин.
– В эту-то пору, когда народ гибнет!..
– Он круто развернулся и скрылся в здании морского клуба.
Спустя час, когда, по соображениям господ, генгр малость успокоился, Калмаков напомнил ему:
– Ваше высокопревосходительство, Мадритов оставил скакунов. Сам сел в катер и отправился к месту службы, в Карасу.
– Отправьте лошадей в Асхабад, на конюшню, - распорядился Куропаткин и занялся обедом.
Но его ждала еще одна неприятность - ее до поры до времени скрывал Калмаков, понимая, что она вовсе выведет из себя губернатора. Не хотелось начальнику области заканчивать генеральский вояж «горькой пилюлей». Уже ночью, на обратном пути, он вошел к Куропаткину в купе и расстегнул полевую сумку.
– Не хотел огорчать вас, Алексей Николаевич, - сказал со скорбной улыбкой.
– Но что поделаешь - не я, так дорожный жандармский начальник фон Франкенштейн все равно бы вам доложил. Уж лучше, решил я, взять вину на себя. Вот-с, полюбуйтесь.
– Он вынул несколько прокламаций и положил на столик.
Куропаткин, бледнея от недоброго предчувствия, прочел: «Долой войну!.. Долой царское самодержавие!..»
– Откуда взялась эта мерзость? Она для нас сейчас опаснее вражеских пушек!
– сказал сердито.
– Эти прокламации изъяты командиром маршевой роты у солдат, ехавших на Кавказский фронт, здесь, в Красноводске. Но подобные листовки найдены и в госпиталях.
– Дознание произвели?
– Я распорядился, чтобы любой ценой вышли на след провокаторов... С больных солдат спросу мало. Им забросили листки - они и читают, как глупые дети.