Закаспий
Шрифт:
– Почему мы должны быть заодно, если они христиане?
– возразил другой.
– Потому, дорогой земляк, что не русский бог Христос и не мусульманский аллах заправляют в этом мире, а бедные и богатые. Если ты поддерживаешь Ораз Сердара и Овезбая, то тебе надо было выйти отсюда вместе с ними.
– Я против Ораз Сердара, но и босяки мне в друзья не годятся.
– Значит, ты середняк. Тогда посиди, послушай, и сам решишь - с кем тебе по пути, с бедняками-дехкаканами или с баями и полковниками.
Пока Овезберды беседовал с аульчанами, на сцене Житников, Лесовский,
– А хрен с ними, и без них обойдемся!
– Да катись они к ядрене Фене!
– Баба с возу - кобыле легче!
– прорывались с озорным смехом, сквозь шум, выкрики солдат.
Наконец на сцене зазвонил колокольчик. Василий Батминов, здоровяк в солдатской шинели, с грубоватым, обветренным лицом, предоставил слово Житникову.
VI
Полгода прожил Бяшим-пальван в горном ауле, в тридцати верстах от железной дороги, у Фируза и Али Дженга. Аул лепился на склоне горы. Каменные домишки, под ними загоны для коз - такого жилья Бяшим раньше сроду не видал. Поселился он в сарае, где лежали старые бараньи шкуры и дрова для топлива. В первый же день, как привели его персы к себе, Али Дженг спросил:
– Ну что, туркмен, с нами на «охоту» или займешься хозяйскими делами? Будешь воду из ручья носить, мясо рубить, пищу варить...
– Дорогой Али Дженг, ты парень умный, поймешь меня, - сказал Бяшим.
– Нехорошо, когда туркмен туркмена станет грабить. У меня рука не поднимется на своих.
– Дурак ты, - сердито возразил Али Дженг.
– Твой хан тебя всю жизнь грабит и не боится ни аллаха, ни людского осуждения, а ты на своего Теке-хана косо посмотреть боишься.
– Дженг, я лучше буду еду вам варить, а вы ходите на «охоту».
– Ну, ладно... Каждому свое, - усмехнулся Али Дженг.
– Вору - добыча, батраку - кирка и лопата.
Хозяйством до этого занималась мать Фируза, теперь все тяготы взял на себя Бяшим.
«Охотники» возвращались, как правило, дня через три, поздно ночью или на рассвете. Двор оглашался блеяньем овец и коротким радостным ржаньем лошадей, изголодавшихся в пути. Бяшим, встречая своих друзей, торопливо ставил на мангал большой эмалированный чайник. Пока грелась вода - загонял в хлев овец, расседлывал коней, задавал им корм, поил, затем заваривал в трех фарфоровых чайниках чай, садился с «охотниками» и начинал расспрашивать обо всем, но больше всего интересовался своим аулом. Несколько раз в эти полгода, ночью, персы навещали мать Бяшима, узнавали у нее все аульные новости. И вот она как-то сказала им: «Почему Бяшим домой не идет? Царя давно нет, Доррера тоже нет. Все, кто уезжал на тыловые работы, давно приехали - дома живут. Почему мой Бяшим прячется? Вернувшись в горы, персы передали Бяшиму слова матери, но, не желая расставаться с ним (где еще найдешь такого
– Хов, туркмен, ты знаешь, кого я видел в Бахаре? Я видел Лесов-хана, который гонял нас на кяриз. Он тебя вспомнил, спросил, где ты. Я объяснил ему, что ты переехал жить в другое место. Лесов-хан приехал с одним асхабадским туркменом. Этот туркмен зовет джигитов в Асхабад, в свой красный отряд.
– Али Дженг, когда ты видел Лесов-хана?
– У Бяшима глаза загорелись от этой новости.
– Вчера видел. Если хочешь, давай завтра поедем к нему.
Чуть свет они пустились в путь. Часа через три были в Бахаре. Направились в бывшее приставство - теперь там располагался Совет дехкан.
У крыльца обшарпанного дома толпились дехкане и персы - рабочие хлопкоочистительного завода, каждый пришел сюда со своими заботами. Среди собравшихся выделялся молодой туркмен, в черном косматом тельпеке, шинели и яловых сапогах. Но не только одежда, но и лицо его - сухощавое, с тонким изогнутым, словно у сокола, носом, и черные усики привлекали к нему внимание. Увидев его на крыльце, в центре собравшихся, Али Дженг подтолкнул в спину Бяшима:
– Вот он тот туркмен, о котором я тебе говорил Лесов-хан тоже должен быть где-то здесь.
Однако Бяшима заинтересовал другой туркмен, стоявший рядом. Он был в чекмене и тельпеке, к тому же с типичной бородкой полумесяцем, и Бяшим без труда узнал его:
– Мамедяр! Хов, Мамедяр!
– Пальван взбежал на крыльцо и облапил бывшего гапланского старшину.
– Значит, выпустили тебя из тюрьмы, ай, молодец!
– Меня давно освободили, дорогой Бяшим!
– обрадовался встрече Мамедяр.
– Ты-то сам где был? Люди говорят, будто бы летом видели тебя в ауле, а потом куда-то продал.
– Ай, Мамедяр, свет не без добрых людей, а земля большая - даст место укрыться. Вот узнал я про Лесов-хана и приехал, хочу поговорить с ним.
– Лесов-хан вчера с одним комиссаром здесь был, а сегодня дальше поехал - в Джебел, Красноводск, так что ты опоздал немного.
– Хай, как же так!
– огорчился Бяшим.
– Мне Лесов-хан нужен.
– Может, я заменю его?
– Мамедяр важно напыжился.
– Лесов-хан приезжал, чтобы меня главным в Совете дехкан сделать. Теперь я председатель, а этот паршивый приставский дом - моя контора.
– Если твой, почему в него не заходишь, на крыльце стоишь?
– Ай, ключи не принесли. Сейчас принесут.
Все это время, пока Бяшим разговаривал с Мамедяром, туркмен в шинели с интересом наблюдал за ними.
– Слушай, братишка, я возьму тебя в Красную гвардию, пойдешь?
– спросил он вдруг.
– Коня дадут, винтовку, саблю дадут - революцию вместе будем защищать. В Асхабад со мной поедешь, там в казарме будем жить.
– А здесь как же? У меня мать здесь... меллек есть небольшой.
– Бяшим засомневался, и Мамедяр пришел ему на помощь.