Закат Америки
Шрифт:
Мои собственные выражения для определения цивилизации (как мог заметить читатель) стали более органичными, возросло также мое внимание к символическому и мифическому. Это, как мне кажется, соответствует тенденции, проявившей себя в последние десятилетия в междисциплинарных исследованиях, с которыми должен считаться каждый ученый, занимающийся изучением цивилизаций.
Я серьезно отношусь к тем гипотезам, часто не высказанным прямо, но присутствующим в современной критике, что Америка как цивилизация находится в фазе упадка, если не умирания.
Даже в 80-е годы подобрать свидетельства этого не составляет труда. Нужно только обращать внимание на темы, упорно повторяющиеся в средствах массовой информации и печатных изданиях, —это стенания по поводу растущих преступности
Я уже касался всех этих проблем в настоящей главе, но сейчас собрал их воедино как примеры патологии цивилизации. Я должен добавить сюда патологические проявления власти — наиболее вопиющие случаи из недавнего прошлого, из-за которых у иностранцев возникало ощущение, что американские лидеры неустойчивы в своих взглядах, или двигаются ощупью, или то и другое: события в заливе Кочинос, инцидент с У-2, Вьетнам, Уотергейт, поставки оружия Ирану — и тот переполох, который они произвели.
Существуют также патологии коллективного существования. Фрейд называл современные ему аналоги этого «издержками цивилизации», сухо отмечая, что счастье не является «составной частью жизненного устройства». Реальный принцип, с помощью которого нужно исследовать цивилизации, заключается в том, что они за историю своего существования накапливают больше недугов—по крайней мере более уязвимы, чем отдельная личность. Если воспользоваться медицинской моделью, что больше всего подходит к последним десятилетиям, задача состоит в том, чтобы проверить, какие из болезней имеют локальный характер и обратимы при смене политики и правительства, а какие из них являются системными, лишающими коллективный организм жизненных сил, приводящими его в состояние сильнейшего расстройства, подавляющими его адаптационные и восстановительные силы и в конце концов обрекающими его на распад,
Я хочу высказать предположение, что цивилизации гибнут не из-за скандальных историй или causes celebres, из-за нарушения законов или игнорирования правил приличия и бурного веселья или из-за пограничных споров. Они не гибнут даже в результате великих трагедий, таких, как Вьетнамы и Уотергейты. Вспоминаются строки Иейтса из «Безумной Джейн»:
И даже то, что не подвергалось ударам,
Не является исключением или единым целым.
Мне хотелось бы прибавить к этому замечание Токвиля по поводу способности американцев к «самокорректированию» — в том смысле, что американцы способны учиться на болезненном опыте и наращивать силы, приходящие после катарсиса.
Складывается впечатление, что цивилизации гибнут из-за собственной негибкости, из-за абсолютизма, который их дробит и раздирает на части, из-за потери физического иммунитета и систем поддержки, из-за потери самообладания, вылившейся в нежелание или неспособность встретить должным образом коллективную опасность, из-за утраты веры (особенно у молодежи) в жизнеспособность и перспективу опыта всего человечества. И, что самое главное, цивилизации гибнут из-за обнищания воображения и воли, которая их созидает и поддерживает.
За те десятилетия, о которых идет речь в данной главе, Америка страдала от многих ран. Большинство из них она нанесла себе сама, в них не было необходимости, их можно было исцелить. Наиболее серьезной из них стало раскрытие связей,
Стоит напомнить сказанное Финли Питером Данном на рубеже веков устами его героя мистера Дули: «Не говорите мне, отчего нация умирает. Скажите лучше, благодаря чему она живет». Сегодняшняя Америка живет благодаря постоянной мобильности ее народа; правовой защите расхождений во взглядах наряду с усилиями по достижению консенсуса; пониманию того, что ни один человек не может стоять над законом либо вне его защиты; взрыву в области знаний, приводящему к успеху, так как он разрушает границы невозможного; двойственному отношению к конкуренции и паевому участию; неувядающему чувству уверенности в себе наряду с верой в будущее и, главное, благодаря неиссякаемому потоку и правильному использованию человеческой энергии.
И это еще один пункт, разрушающий параллель с умирающими цивилизациями. Римом управлял класс патрициев, исчерпавший свою первоначальную энергию, и в этой правящей группе никогда не могли появиться «новые люди»—novi homines, в то время как в Америке в эту группу постоянно, поколение за поколением, вливались новые мужчины и женщины. Таким образом, Америка, от чего бы она ни погибла, вряд ли умрет из-за нехватки энергии или талантов.
Здесь наблюдается безнаказанность и недостаток осмотрительности, отнюдь не жизнеспособности. Реальная опасность, которой Америка подвергается как коллективный организм, заключается не в старческом одряхлении, а в юношеской безалаберности. Если сравнивать ее с историческими цивилизациями, просуществовавшими тысячелетия, —Китаем, Индией, Россией, Европой, —Америка все еще подросток, которому только предстоит пережить большую часть своего опыта и страданий, но она—как Александр—поймана в сети ответственности власти и в то же время в сети фантазий и излишеств, свойственных юности.
Формы, в которых проявят себя жизненные силы Америки, как предсказывают и ее критики, и ее поклонники, все еще не определены. Уолт Уитмен предвещает (в «Демократических песнях»), что в процессе расширения своей территории на континенте, в поисках новых путей, в ее пестроте Америке понадобится «божественный литератор» (как он сам), который сделает ее единым целым. В действительности эту роль сыграли не поэты, а мифы.
Я говорил выше о мифе об уникальности и мифе о Старом и Новом Свете. На обоих этих мифах, а еще больше на окружающей их действительности основывалась неистребимая вера американца в то, что участь его детей завтра будет лучше, чем его собственная сегодня. Эта вера выстояла во многих испытаниях— засухах, наводнениях, войнах, долгах, депрессиях — как путеводный американский миф. Потому что, как ни оценивай их с точки зрения строгой документальности, результаты ежегодного опроса общественного мнения по проблеме «счастья» говорят о том, что, как бы ни разворачивались в тот день внешние события, американцы красноречиво демонстрируют свою удовлетворенность жизнью.
Сохранились еще остатки мифа о заветах в виде Конституции и входящего в нее Билля о правах и о судьях из Верховного суда, стоящих на их страже. 1987-й год был годом двухсотлетия этого завета и его блюстителей. «Мы живем по символам», —писал судья Оливер Уэнделл Холмс. Он добавлял по другому поводу, что суд—это «островок спокойствия в центре урагана», —спокойствия в том смысле, что посреди сутолоки событий он имеет дело с символами.
Из всего комплекса политических стратегий, которые Америка подарила миру, Конституция как способ поддержания порядка в обществе преисполнена наибольшей символической силы. В мире непредвиденных диких случайностей она предлагала правление законов как стабильную точку безопасности и как набор критериев (посредством юридической интерпретации) для регуляции различных перемен.