Закат эпохи
Шрифт:
Невысокие, коренастые создания с очень бледной кожей болотно-зеленого оттенка. Голова лысая, шея тонкая. Огромные черные глаза без намека на белок и радужку. Тонкие губы не скрывают клыки, отчего морды выглядят оскаленными. Мускулистые руки с утонченными пальцами, ноги заметно длиннее торса. А стопа как лягушачья – широкая и с перепонками. Одеты непритязательно – в набедренные повязки, да на шеях и груди болтаются широкие ожерелья из чьих-то зубов. В руках короткие копья.
Сомневаюсь, что они пришли указать мне путь… Хотя нет, кратчайший они покажут – на тот свет!
– Вот
Что-то не нравится мне выражение этих морд. Чую, схватки не избежать.
Ответом мне служит копье, слегка разминувшееся с моей головой. Уклоняюсь еще от нескольких копий. Дружеский прием.
О, они решили перейти в ближний бой. Это будет проще, чем уворачиваться от их деревяшек.
Первый из приблизившихся врагов все-таки пытается достать меня копьем. Отвожу наконечник клинком и бью острием в горло. Второго награждаю пинком и отправляю восвояси. Не успеваю увернуться, как у моей груди оказываются сразу два копья. Срубаю наконечники и пытаюсь отбежать. Не получается, но тычок палкой в грудь не смертелен, а вот сталью… Минус два.
Умирают они легко, но их слишком много!
О нет! Шею захватывает аркан. Хочу перерезать веревку, но на левой руке повисает одна из этих тварей. Бью ее об дерево, но на мне повисают еще двое. Удавка затягивается сильнее. Значит, нужен живым. В глазах начинает темнеть. Опять теряю сознание. Как же меня это достало…
Сознание медленно возвращается. Глаза упираются в каменную кладку. Сырость раздражает горло. М-да, похоже, у меня судьба такая – приходить в себя непонятно где. Но хоть не прикован, и то хлеб. Как определил, что нахожусь в камере? Каменный мешок без единого окна, с массивной дверью, снизу просвет. Холодный пол леденит тело. По стенам из крупных, плотно пригнанных камней струйками стекает вода и собирается на выщербленном полу в небольшие лужицы. В стены вставлены ржавые кольца, к которым, видно, когда-то крепились цепи кандалов. И такое ощущение, что находишься в магическом вакууме – ни капли энергии… Если это не камера, то я демиург!
И как выбираться? Хм, странно… Одежда с доспехом на месте, нет только пояса с мечом.
Мои размышления прерывает раздавшийся из дальнего угла глухой кашель и невнятное бормотание. От неожиданности вскакиваю на ноги и принимаю оборонительную стойку. Ешкин кот, у меня же меча нет! Всматриваюсь внимательно в оживший угол и с удивлением обнаруживаю, что это костлявая, давно не мытая, со спутанными, грязными лохмами старуха. Медленно приближаюсь к ней. За пару шагов в нос бьет такое амбре… Хотя пробудь и я столько же в камере (судя по всему, долго), благоухал бы не лучше.
– Как давно ты здесь? – интересуюсь, останавливаясь в паре шагов от нее.
– Ой, милок, я уже и со счета сбилась, – жалобно начинает она, – здесь же даже окошка нет, неба не видно…
– А где тебя схватили? – перебиваю ее.
– Да в лес за ягодами вышла, там они меня и поймали, прок…
Хм, и чего она замолчала?
– Деревня у вас большая и как она называется? –
– Деревня? – нервно переспрашивает она и через пару секунд продолжает: – Нет, маленькая, милок, всего пятьде… тридцать дворов. Родниками кличут.
Действительно, маленькая, просто крошечная, деревня.
– Знаю, знаю, – соглашаюсь я, – у вас еще живет трактирщик Гнил, такой высокий, голубоглазый, он отличное пиво варит…
– Да, – трясет головой старушенция, – знаю я…
Она не успевает договорить – делаю последний рывок и, резко выкинув руку вперед, хватаю лжестаруху за горло, поднимаю и впечатываю в стену. Она пытается разжать мои пальцы.
Не нравятся мне такие методы, но куда деваться?
– Если врешь, то делай это лучше, – холодно говорю ей, – а теперь выкладывай, кто ты такая?
– Милок, – хрипит она, – ты ошибся! Что я тебе сделала?
Внимательно ее оглядываю. То, что я принял за лохмотья, оказалось местным аналогом маскхалата моего родного мира. Значит, скорей всего, она не та, за кого себя выдает.
– В твоем рассказе слишком много ошибок, – чуть сильнее сжимаю ее горло, – повторяю вопрос: кто ты такая?!
– Травница я! – бубнит старуха. – Чего ты ко мне пристал?
– Ах, травница?
Она пытается кивнуть, но мои пальцы на ее шее мешают это сделать. Руку начинает покалывать.
Обычно такая реакция появляется на чары. А значит…
– Сними морок! – приказываю я, вдавливая когти ей в кожу. – Иначе ты труп.
Ее лицо начинает оплывать, меняться… Вместо сморщенной кожи появляется юная, бархатистая. Старческие, тусклые глаза превращаются в огромные, яркие, миндалевидные, обрамленные пушистыми ресницами. Нос картошкой преображается в греческий, а тонкие губы разглаживаются и наливаются цветом. Лицо приобретает сердцеобразную форму, пышные локоны, из-под которых выглядывают острые кончики ушей, спускаются до плеч.
М-да, лицо идеально до такой степени, что красота воспринимается как уродство. Но это на мой взгляд…
– Другое дело, – произношу я, – а…
– Отпусти меня, ублюдок! – вопит она.
– Не указывай мне, – несильно бью ее затылком об стену, – а ублюдком будешь называть сына, я своего отца знаю.
– Ну да, – шипит эльфийка, – а такая морда у тебя от пьянок появилась?
– А это уже не твое дело, – отвешиваю ей пощечину, – отвечай, кто ты такая и как здесь оказалась?
Она прикрывает глаза и пытается ударить меня в пах ногой. Блокирую удар голенью, приподнимаю ее выше и бью об стену. Девушка злобно шипит что-то на эльфийском.
– Хорошая попытка, – холодно говорю ей и через секунду продолжаю с напускной веселостью: – Но рискни еще раз, и мне придется сломать твои чудесные ножки…
Эта «прелесть» на мгновение напрягается, а потом расслабленно повисает в моем захвате.
– Эльфийка, если ты не видишь, – зло отвечает она. – А как оказалась? Эти уродцы притащили!
– Ясно, – киваю ей, – но ты была эльфийкой…
– Почему «была»? – удивленно спрашивает она.
– А потому что сейчас тебя не будет, – начинаю сжимать пальцы.