Закат и падение Римской Империи. Том 1
Шрифт:
От Пития до Трапезунда - если плыть, огибая восточный берег Эвксинского моря, - около трехсот миль. На своем пути готы достигли берегов Колхиды, получившей столь громкую известность благодаря экспедиции аргонавтов, и даже попытались - впрочем, без успеха - ограбить богатый храм, воздвигнутый подле устьев реки Фазис. Трапезунд, о котором говорится в "Отступлении десяти тысяч" как о древнегреческой колонии, был обязан своим богатством и великолепием великодушию императора Адриана, построившего искусственный порт на берегу, которому природа не дала ни одной безопасной пристани. Город был обширен и густо- населен; двойной ряд стен, по-видимому, был вполне надежной охраной от ярости готов, а обычный гарнизон был усилен подкреплениями из десяти тысяч человек. Но отсутствие дисциплины и недостаток бдительности не могут быть восполнены никакими другими преимуществами. Многочисленный трапезундский гарнизон, проводивший время в кутежах и удовольствиях, не заботился об охране укреплений, которые он считал неприступными. Готы скоро приметили нерадивую беспечность осажденных; они навалили высокую груду фашин, взобрались ночью на городские стены и проникли в беззащитный город с мечом в руках. Затем началось избиение жителей, между тем как испуганные солдаты спасались бегством через ворота, находившиеся на противоположном конце города. Самые священные храмы, самые великолепные здания не избежали общего разрушения. Добыча, доставшаяся готам, была громадна, так как богатства соседних провинций складывались в Трапезунде как в безопасном убежище. Число пленных было почти невероятное, так как победоносные варвары беспрепятственно рыскали по обширной Понтийской провинции. Награбленным добром был наполнен целый флот, который готы нашли в гавани.
Они цепями привязали к своим лодкам самых здоровых юношей, захваченных на морском побережье
Когда город Сизик выдержал самые усиленные нападения Митридата, он управлялся мудрыми законами, располагал морскими силами, состоявшими из двухсот галер, и имел три арсенала, наполненные оружием, военными машинами и зерновым хлебом. Он и до настоящей поры не утратил своих богатств и привычек к роскоши, но от его прежнего могущества не оставалось ничего, кроме выгодного географического положения на одном из небольших островов Пропонтиды, соединявшемся с Азиатским континентом только двумя мостами. После разграбления Прузы готы приблизились к этому городу на расстояние восемнадцати миль с целью разрушить его; но гибель Сизика была отложена до другого времени благодаря одной счастливой случайности. Погода стояла дождливая, и Аполлонийское озеро, служившее резервуаром для всех вод, ниспадавших с горы Олимп, поднялось на необычайную высоту. Вследствие этого вытекавшая из озера небольшая речка Риндак превратилась в широкий и быстрый поток, помешавший дальнейшему движению готов. Их отступление к приморскому городу Гераклее, где они, вероятно, оставили свой флот, сопровождалось длинным рядом повозок, нагруженных награбленною в Вифинии добычей, и освещалось пожаром Никеи и Никомедии, которые были преданы пламени из пустого каприза. Есть некоторые неясные указания на какое-то сражение, выдержанное ими для того, чтобы расчистить себе путь к отступлению. Но даже полная победа не могла бы принести им большой пользы, потому что приближение осеннего равноденствия напоминало им о необходимости скорее возвращаться домой. Плавание по Эвксинскому морю перед наступлением мая или после наступления сентября считается турками нашего времени за самое бесспорное свидетельство опрометчивости и безрассудства.
Когда нам рассказывают, что третий флот, снаряженный готами в гаванях Боспора, состоял из пятисот парусных судов, наше воображение готово придать этим вооружениям громадные размеры; но достойный нашего доверия Страбон уверяет нас, что пиратские суда, употреблявшиеся варварами Понта и Малой Скифии, не могли вмещать в себе более двадцати пяти или тридцати человек, поэтому мы можем положительно утверждать, что в этой огромной экспедиции участвовали, по большей мере, пятнадцать тысяч вои-
нов. Горя нетерпением проникнуть за пределы Эвксинского моря, они направили свое разрушительное нашествие от Киммерийского Босфора к Фракийскому. Когда они были уже почти на половине пролива, они были внезапно отброшены ветрами к его входу; но на следующий день поднялся попутный ветер, и они в несколько часов достигли спокойного Пропонтидского моря или, скорее, озера. Их высадка на маленький островок Сизик сопровождалась разрушением древнего и славного города этого имени. Выйдя оттуда снова через узкий Геллеспонтский проход, они продолжали свое извилистое плавание промеж многочисленных островов, разбросанных по Архипелагу или Эгейскому морю. Они, вероятно, крайне нуждались в пленниках и дезертирах, способных направлять их суда то к берегам Греции, то к берегам Азии. Наконец готский флот бросил якорь в Пирейской гавани, в пяти милях от Афин, которые попытались сделать некоторые приготовления к энергичной обороне. Один из инженеров, на которых было возложено императором поручение укреплять приморские города против готов, по имени Клеодам, уже приступил к ремонту старинных городских стен, разваливавшихся мало-помалу со времен Суллы. Но все его искусство и все его усилия оказались бесполезными: родина муз и искусств сделалась добычей варваров. Но в то время как победители предавались грабежу и всякого рода бесчинствам, их флот, стоявший под слабой охраной в Пирейской гавани, был неожиданно атакован храбрым Дексиппом, который успел спастись вместе с инженером Клеодамом во время разграбления Афин, собрал на скорую руку отряд волонтеров, состоявший частью из крестьян, и в некоторой мере отомстил за несчастья своей родины.
Но хотя этот подвиг и озарил некоторым блеском увядавшую славу Афин, он скорее раздражил, нежели смирил непреклонный нрав северных завоевателей. Пламя пожара разлилось по всей Греции. Фивы и Аргос, Коринф и Спарта, когда-то прославившиеся столькими военными подвигами во время своих междоусобиц, оказались теперь неспособными ни выставить в поле армию, ни даже защищать свои развалившиеся укрепления. Пламя войны, как на суше, так и на море, распространилось от восточной оконечности Суния до западных берегов Эпира. Готы зашли так далеко, что уже были в виду берегов Италии, когда приближение столь явной опасности пробудило беспечного Галлиена от его сладкого усыпления. Император взялся за оружие, и его появление во главе армии, как кажется, смирило задор врагов и внесло разлад в ряды их армии. Вождь герулов Навлобат согласился на почетную для него капитуляцию, вступил вместе со значительным отрядом своих соотечественников в римскую службу и был удостоен отличий консульского звания, которые до тех пор еще ни разу не были осквернены рукою варвара. Множество готов, не желавших подвергать себя опасностям и трудностям утомительного переезда, проникли в Мезию с намерением пробраться через Дунай в свои украинские поселения. Эта смелая попытка неизбежно окончилась бы истреблением варваров, если бы раздоры римских генералов не доставили им средств к спасению. Остальная и немногочисленная часть этой армии грабителей снова села на свои суда и, отправившись в обратный путь через Геллеспонт и Босфор, мимоходом опустошила берега Трои, слава которой, воспетая Гомером, вероятно, переживет воспоминания о готских завоеваниях. Лишь только они почувствовали себя в безопасности внутри бассейна Эвксинского моря, они высадились в Анхиале, во Фракии, у подножия горы Гемуса и отдохнули от своих трудов, наслаждаясь тамошними целебными теплыми ваннами. Оттуда им предстоял уже небольшой переезд, не представлявший никаких затруднений. Таков был исход этой третьей и самой важной из их морских экспедиций. Могло бы показаться непонятным, каким образом армия, состоявшая первоначально только из пятнадцати тысяч воинов, могла вынести потери в людях, неизбежные при таком смелом предприятии, и могла раздробляться на столько отдельных отрядов. Это объясняется тем, что убыль, происходившая от сражений, от кораблекрушений и от влияния жаркого климата, постоянно восполнялась бандитами и дезертирами, стекавшимися под знамя грабежа, а также множеством беглых рабов, нередко германского или сарматского происхождения, с радостью пользовавшихся удобным случаем для приобретения свободы и для мщения. В этих экспедициях большую долю славы и опасностей присваивали себе готы; но плохие историки того времени иногда обозначают особыми именами племена, сражавшиеся под знаменем готов, а иногда смешивают их с этими последними; а так как флот варваров,
При описании общих бедствий человеческого рода от нашего внимания легко ускользают и смерть замечательного человека, как бы высоко он ни был поставлен, и разрушение здания, как бы ни была велика его известность. Тем не менее мы не можем позабыть того, что храм Дианы Эфесской, семь раз восстававший из своих развалин с постоянно возрастающим великолепием, был окончательно сожжен готами во время их третьей морской экспедиции. Искусство Греции и богатства Азии общими силами способствовали сооружению этого священного и великолепного здания. Оно поддерживалось ста двадцатью семью мраморными колоннами ионического ордера. Это были подарки благочестивых монархов, и каждая из них имела шестьдесят футов в вышину. Алтарь был украшен мастерскими скульптурными произведениями Праксителя, может быть заимствовавшего из любимых местных легенд свои сюжеты - рождение божественных детей Латоны, удаление Аполлона после умерщвления циклопов и милосердие Бахуса к побежденным амазонкам. Однако в длину Эфесский храм занимал только четыреста двадцать пять футов, то есть около двух третей того пространства, какое занимает собор Св. Петра в Риме. В остальных своих размерах он был еще более незначителен по сравнению с этим образцовым произведением новейшей архитектуры. Распростертые руки христианского креста требуют большей ширины, нежели продолговатые храмы язычников, и самый смелый из древних художников был бы приведен в крайнее смущение, если бы ему предложили соорудить купол одной вышины и одних размеров с Пантеоном. Тем не менее храмом Дианы восхищались как одним из чудес света. И персы, и македоняне, и римляне чтили его святость и обогащали его своими приношениями. Но грубые дикари с берегов Балтийского моря не имели склонности к изящным искусствам и относились с презрением к воображаемым ужасам иностранного суеверия.
Касательно этих нашествий рассказывают еще одну подробность, которая заслуживала бы нашего внимания, если бы мы не имели основания подозревать, что она была фантастическим вымыслом одного из новейших софистов. Нам рассказывают, что во время разграбления Афин готы собрали все находившиеся в городе библиотеки и готовы были зажечь этот погребальный костер греческой учености, но что один из их вождей, более образованный, чем его соотечественники, убедил их отказаться от этого намерения, обратив их внимание на то обстоятельство, что пока греки будут предаваться изучению книг, они никогда не будут уметь владеть оружием. Если мы признаем достоверность этого факта, мы должны будем заметить, что этот глубокомысленный советник рассуждал как невежественный варвар. У самых образованных и самых могущественных народов гений проявлял себя одновременно во всех сферах человеческой деятельности, и век просвещения всегда был также веком воинских доблестей и побед.
IV.Новые персидские государи, Арташир и его сын Ша- пур, одержали верх (как уже было говорено выше) над домом Аршакидов. Из числа многих принцев этого древнего рода один царь Армении Хосрой сохранил и свою жизнь, и свою независимость. Его средствами обороны были и естественные силы его страны, и постоянный наплыв перебежчиков и недовольных, и союз с римлянами, и главным образом его собственное мужество. После тридцатилетней успешной борьбы он был лишен жизни убийцами, подосланными персидским царем Шапуром. Армянские сатрапы, желавшие из патриотизма поддержать независимость и достоинство короны, просили римского покровительства для законного наследника престола Тиридата. Но сын Хосроя был еще ребенок, союзники были далеко, а персидский монарх приближался к границам во главе громадной армии. Молодой Тиридат, на которого Армения возлагала все свои надежды, спасся благодаря преданности одного из своих слуг, а Армения сделалась провинцией Великой персидской монархии и оставалась в этом зависимом положении в течение почти двадцати семи лет. Возгордившись этим легким завоеванием и рассчитывая на затруднительное положение и на слабость римлян, Шапур принудил сильные гарнизоны Карра и Нисибина сдать ему эти крепости и стал опустошать страны по обеим сторонам Евфрата.
Потеря важной пограничной позиции, гибель верного и естественного союзника и быстрые военные успехи честолюбивого Шапура пробудили в римлянах чувство оскорбленного
достоинства и сознание опасности, которая им угрожала. Валериан льстил себя надеждой, что бдительность его наместников будет достаточна для охраны Рейна и Дуная, но для обороны Евфрата он решился лично отправиться на место военных действий, несмотря на свои преклонные лета. Его прибытие в Малую Азию на время прекратило морские экспедиции готов и доставило этой несчастной провинции временное и обманчивое спокойствие. Он переправился через Евфрат, встретил персидского монарха под стенами Эдессы, был разбит и взят в плен Шапуром. О подробностях этого важного события мы имеем неясные и неполные сведения, но из некоторых данных мы усматриваем со стороны римского императора длинный ряд неосторожностей, ошибок и заслуженных бедствий. Он возложил полное доверие на преторианского префекта Макриана, тогда как этот недостойный министр сделал своего повелителя страшным лишь для его угнетенных подданных, а в глазах врагов Рима - достойным презрения. Вследствие его неблагоразумных или злонамеренных советов императорская армия была поставлена в такое положение, в котором ничего не могут сделать ни храбрость, ни военное искусство. Энергичные попытки римлян пробить себе дорогу сквозь ряды персидской армии были отражены с большим кровопролитием, и Шапур, окруживший римский лагерь с превосходящими силами, терпеливо ожидал, чтобы постоянно усиливавшиеся голод и моровая язва обеспечили ему победу. Легионы стали роптать и винить Валериана в своих страданиях; наконец они решительно потребовали немедленной капитуляции. Персам была предложена огромная сумма денег за позволение совершить позорное отступление. Но сознававшие свое превосходство персы с негодованием отвергли это предложение; задержав присланных к нему уполномоченных, Шапур придвинул свою армию в боевом порядке к подножию римского укрепленного вала и настоятельно потребовал личного совещания с императором. Валериан нашелся вынужденным вверить свою жизнь и свое достоинство честному слову своего врага. Свидание окончилось так, как и следовало ожидать. Император был задержан в плену, а его удивленные войска сложили оружие. В момент этого блестящего триумфа, гордость и политика внушили Шапуру желание посадить на вакантный римский престол такого человека, который был бы готов во всем исполнять его волю. Погрязший в пороках всякого рода незнатный антиохийский выходец Кириад был назначен на то, чтобы обесчестить римский престол, а выбор персидского победителя был, конечно, утвержден одобрительными, хотя и вынужденными, возгласами пленной армии.
Коронованный раб поспешил заслужить милостивое расположение своего повелителя изменой своему отечеству. Он направил Шапура через Евфрат и далее через Халкиду к метрополии Востока. Передвижения персидской кавалерии были так быстры, что, если верить одному очень рассудительному историку, город Антиохия был застигнут врасплох в то время, как праздная толпа наслаждалась театральными зрелищами. Великолепные здания Антиохии, как частные, так и общественные, были частью ограблены, частью совсем разрушены, а ее многочисленные жители были частью перебиты, частью уведены в плен. Мужество эмесского верховного жреца на минуту приостановило разливавшееся во все стороны пламя опустошения. Облекшись в свои священнические одеяния, он стал во главе многочисленной толпы фанатичных крестьян, вооруженных одними пращами, и защитил своего бога и его собственность от нечестивых последователей Заратуштры. Но разорение Тарса и многих других городов служит ясным доказательством того, что, за исключением этого единственного случая сопротивления, персидская армия почти без всяких затруднений овладела Сирией и Киликией. Римляне даже не воспользовались узкими ущельями Тавра, которые было бы нетрудно оборонять от неприятеля, которого главные силы заключались в кавалерии, неспособной действовать в гористой местности; таким образом, ничто не помешало Шапуру предпринять осаду столицы Каппадокии Кесарии, которая хотя и принадлежала к разряду второстепенных городов, но, как полагают, имела четыреста тысяч жителей. Демосфен принял главное начальство над городом не столько по поручению императора, сколько по добровольной готовности быть полезным своему отечеству. Он долго отражал все нападения, и наконец, когда измена одного доктора предала Кесарию в руки неприятеля, он пробился сквозь ряды персов, которым было приказано непременно захватить его живым. Этот отважный военачальник ускользнул из рук врага, который, может быть, наказал бы его, а может быть, и почтил бы за упорное мужество, но многие тысячи его сограждан погибли в общей резне. Шапура обвиняли в том, что он обходился с пленными с бесполезной и неумолимой жестокостью. В этих обвинениях, без сомнения, многое было преувеличено чувством национальной ненависти, а также униженной гордостью и бессильным желанием отмщения; тем не менее по всему видно, что тот же самый монарх, который выказал себя в Армении благодетельным законодателем, относился к римлянам со строгой суровостью завоевателя. Так как он не считал возможным прочно утвердить свою власть над какой-либо частью римской территории, то он заботился только об одном - чтобы позади его осталась необитаемая пустыня; с этой целью он переселял в Персию местных жителей и перевозил туда сокровища провинций.