Закат и падение Римской Империи. Том 2
Шрифт:
Вместо того, чтобы прибегнуть к единственному благородному выходу из своего отчаянного положения, он смиренно покорился своей участи и, сняв со своей головы диадему в глазах обеих армий, пал ниц перед своим победителем. Констанций воспользовался своим торжеством с благоразумием и умеренностью: он поднял обращавшегося к нему с мольбами старца, называя его нежным именем отца, и подал ему свою руку, чтобы помочь ему сойти с трона. Город Пруза был назначен местом ссылки или уединенной жизни для отрекшегося от престола монарха, который прожил еще шесть лет в покое и роскоши. Он часто выражал свою признательность за милостивое обхождение с ним Констанция и с милым добросердечием советовал своему благодетелю отказаться от скипетра и искать счастья там, где только и можно его найти, - в мирной глуши частной жизни.
Поведение Констанция в этом достопамятном случае восхвалялось, по-видимому, не без основания, а его царедворцы сравнивали тщательно обработанные речи Перикла и Демосфена к афинским гражданам с тем победоносным красноречием, которое убедило вооруженную массу людей покинуть и низвергнуть предмет ее собственного выбора. Предстоявшая борьба с Магненцием была делом и более трудным и более кровопролитным. Тиран быстрыми переходами подвигался навстречу Констанцию во главе многочисленной армии, состоявшей из галлов, испанцев, франков и саксов, - то есть из тех жителей провинции, которые составили главную силу легионов, и из тех варваров, которые считались самыми опасными врагами республики. Плодородные равнины Нижней Паннонии между реками Дравой, Савой и Дунаем представляли обширное поле для военных действий, и междоусобная война тянулась все лето благодаря или искусству, или нерешительности противников. Констанций заявил о своем намерении порешить борьбу на полях Кибалиса, так как это имя должно было воодушевить его солдат воспоминанием о победе, одержанной на этом месте его отцом Константином. Однако император, возводивший вокруг своего лагеря неприступные укрепления, по-видимому, не искал решительного сражения, а желал уклониться от него. Магненций со своей стороны старался заставить своего противника покинуть его выгодную позицию и с этой целью прибегал к различным переходам,
Город Мурса, или Эссек, прославившийся в новейшее время плавучим мостом в пять миль длиной, перекинутым через реку Драву и окружающие ее болота, всегда считался во время венгерских войн очень важным военным пунктом. Магненций, подойдя к Мурсе, зажег ее ворота, а его войска, бросившись внезапно на приступ, едва не взобрались по лестницам на городские стены. Бдительный гарнизон потушил пожар, приближение Констанция не позволило Магненцию тратить время на продолжение осады, а император скоро устранил единственное препятствие, которое могло стеснять его движения, вытеснив из примыкавшего к городу амфитеатра засевшие там неприятельские войска. Поле битвы в окрестностях Мурсы представляло голую и гладкую равнину; на этой почве выстроилась армия Коистанция, имея Драву на своей правой стороне; а левая ее сторона - вследствие ли самого расположения войск, или вследствие того, что у Констанция была более многочисленная кавалерия, распространялась далеко за правый фланг Магненция. Обе армии простояли почти все утро в тревожном ожидании и в готовности к бою, а сын Константина, воодушевив своих солдат красноречивой речью, удалился в находившуюся неподалеку от поля битвы церковь и поручил своим генералам главное начальство в этой решительной битве. Их мужество и военное искусство оправдали это доверие. Они благоразумно начали бой с левого фланга и, выдвинув вперед в форме полукруга всю кавалерию левого крыла, внезапно окружили ею правый фланг неприятеля, не приготовившийся к отражению этого стремительного нападения. Но западные римляне, по привычке к дисциплине, снова сомкнули свои ряды, а германские варвары поддержали славу своей национальной неустрашимости. Бой, вскоре завязавшийся по всей линии, продолжался с различивши и странными переменами счастья и кончился лишь с наступлением ночи. Одержанную Констанцием решительную победу приписывают действию его кавалерии.
Его кирасиры, как рассказывают, были похожи на вылитые из стали статуи, блестевшие своей чешуйчатой броней и разрывавшие своими тяжелыми копьями плотные ряды галльских легионов. Лишь только эти легионы начали подаваться назад, стоявшая во второй линии легкая кавалерия устремилась с обнаженными мечами в промежутки между рядами и довершила их расстройство. Между тем громадные ростом и полунагие германцы сильно пострадали от ловкости восточных стрелков из лука, и целые отряды этих варваров от ран и отчаяния стали бросаться в широкие и быстрые воды Дравы. Число убитых, как полагают, доходило до пятидесяти четырех тысяч, и потери победителей были более велики, чем потери побежденных; это обстоятельство свидетельствует об упорстве борьбы и подтверждает замечание одного из древних писателей, что в роковой битве при Мурсе истощили силы империи вследствие гибели такой армии из ветеранов, которой было бы достаточно для того, чтобы защищать границы и прибавить к славе Рима новые триумфы. Несмотря на бранные выражения одного раболепного оратора, нет ни малейшего основания думать, что тиран покинул свои собственные знамена в самом начале сражения. Он, как кажется, вел себя как доблестный генерал и как храбрый солдат до той минуты, когда сражение было безвозвратно проиграно, а его лагерь находился во власти неприятеля. Тогда Магненций позаботился о своей личной безопасности и, сбросив с себя внешние отличия императорского достоинства, не без труда спасся от преследования легкой кавалерии, постоянно следовавшей по его пятам от берегов Дравы до подножия Юлихских Альп.
Приближение зимы доставило нерадивому Констанцию благовидный предлог для того, чтобы отложить продолжение войны до следующей весны. Магненций избрал своим местопребыванием город Аквилею и обнаружил намерение защищать проходы через горы и болота, охранявшие границы венецианской провинции. Несмотря на то, что империалисты, подойдя незамеченными к одной крепости в Альпах, овладели ею, он едва ли счел бы себя вынужденным отказаться от обладания Италией, если бы население было расположено поддерживать своего тирана. Но воспоминание о жестокостях, совершавшихся его министрами после неудачного восстания Непоциана, оставили в сердцах римлян глубокое чувство отвращения и ненависти. Этот опрометчивый юноша (он был сын принцессы Евтропии и племянник Константина) пришел в негодование при виде того, что вероломный варвар сделался повелителем запада. Вооружив отчаянную толпу рабов и гладиаторов, он одолел слабую стражу, охранявшую в Риме внутреннее спокойствие, принял изъявления преданности от сената и титул августа и процарствовал среди смут четыре недели. Прибытие регулярных войск положило конец его честолюбивым надеждам; восстание было потушено в крови Непоциана, его матери Евтропии и его приверженцев, а проскрипции распространились на всех, кто имел что-либо общее с именем или с семейством Константина. Но лишь только Констанций овладел, после битвы при Мурсе, побережьем Далмации, отряд знатных изгнанников, снарядивших флот в одной из гаваней Адриатического моря, явился в лагерь победителя, чтобы просить его о покровительстве и об отмщении. Благодаря их тайным сношениям со своими соотечественниками, Рим и италийские города согласились развернуть на своих стенах знамя Констанция. Признательные ветераны, обогащенные щедростью отца, заявили о своей благодарности и преданности сыну. Кавалерия, легионы и италийские вспомогательные войска возобновили присягу в верности Констанцию, а узурпатор, встревоженный тем, что все покидали его, был вынужден отступить за Альпы в галльские провинции вместе с теми остатками своей армии, которые еще оставались ему верными. Впрочем, те отряды, которые были посланы вслед за Магнен- цием с приказанием ускорить или пресечь его бегство, вели себя с обычной для победителей непредусмотрительностью; они доставили ему случай напасть в равнинах близ Павии на своих преследователей и удовлетворить свою ярость бесполезной победой и кровопролитием.
Следовавшие одно за другим несчастья довели гордого Магненция до того, что он стал просить мира, но просил напрасно. Сначала он отправил для переговоров одного сенатора, к способностям которого имел доверие, а потом нескольких епископов, рассчитывая, что благодаря своему священному званию они найдут более благосклонный прием; он предлагал отказаться от императорского звания и обещал посвятить остаток своей жизни на службу императору. Но хотя Констанций охотно миловал и снова принимал к себе на службу всех, кто покидал знамя мятежа, он объявил о своей непоколебимой решимости подвергнуть заслуженному наказанию преступления убийцы, против которого он готовился направить со всех сторон свои победоносные войска. Императорский флот без труда овладел Африкой и Испанией, поддержал поколебленную верность мавританских народов и высадил на сушу значительные силы, которые перешли через Пиренеи и приблизились к Лиону, который был последним и роковым пристанищем Магненция. И прежде никогда не отличавшийся своим милосердием тиран был вынужден трудностями своего положения прибегать к разным угнетениям, чтобы немедленно собрать с городов Галлии денежные средства для борьбы. Их терпение наконец истощилось, и Трир - главный центр преторского управления - подал сигнал к восстанию, затворив свои ворота перед Деценцием, который был возведен своим братом или в звание цезаря или в звание августа. От Трира Деценций был вынужден отступить к Сенсу, где он был окружен армией германцев, которые научились мешаться во внутренние распри римлян благодаря пагубным хитростям Констанция. Между тем императорские войска проложили себе силой путь через Коттийские Альпы, и в кровопролитном сражения при горе Селевке за приверженцами Магненция бесповоротно упрочилось название бунтовщиков. Магненций уже не был в состоянии собрать новую армию; верность его телохранителей была поколеблена, а когда он появлялся перед публикой с намерением ободрить ее своими увещаниями, его приветствовали единогласными возгласами: «Да здравствует император Констанций!» Тиран наконец понял, что все готовятся заслужить помилование и награды принесением в жертву самого главного виновного, и предупредил эти намерения, бросившись на свой меч; эта смерть была более легка и более достойна, нежели смерть от руки такого врага, который мог прикрыть свою злобу благовидной ссылкой на требования справедливости и на братскую привязанность. Примеру самоубийцы последовал и Деценций, удавившийся при известии о смерти своего брата. Зачинщик заговора Марцеллин исчез еще во время сражения при Мурсе, а казнь остававшихся в живых вожаков преступного и неудачного мятежа восстановила общественное спокойствие. Было приступлено к строгим розыскам касательно всех, кто волей или неволей был замешан в восстании. Для расследования тайных остатков заговора в отдаленной Британии был послан Павел, прозванный Catena за свое необыкновенное
ГЛАВА XIX
Констанций один остается императором, - Возвышение и смерть Галла.
– Опасное положение и возвышение Юлиана.
– Войны с сарматами и персами.
– Победа Юлиана в Галлии 351-360 г.н.э.
Разоренные провинции империи снова соединились в одно целое благодаря победам Констанция; но так как этот слабодушный монарх не имел никаких личных дарований ни для мирных, ни для военных занятий, так как он боялся своих генералов и не доверял своим министрам, то успехи его оружия привели лишь к тому, что утвердили над римским миром господство евнухов. Эти несчастные существа - старинный продукт восточной ревности и восточного деспотизма - были введены в Грецию и Рим заразой азиатской роскоши. Их успехи были очень быстры; во времена Августа на них смотрели с отвращением, как на уродливую свиту египетской королевы, но после того они мало-помалу втерлись в семьи матрон, сенаторов и самих императоров.
Строгие эдикты Домициана и Нервы препятствовали их размножению, гордость Диоклетина благоприятствовала им, а благоразумие Константина низвело их до очень скромного положения; но во дворцах недостойных сыновей Константина они скоро размножились и мало-помалу приобрели сначала знакомство с тайными помыслами Констанция, а потом и управление ими. Отвращение и презрение, с которыми все относились к этому уродливому разряду людей, точно будто развратили их и придали им ту неспособность ко всякому благородному чувству или благородному поступку, которую им приписывало общее о них мнение. Но евнухи были искусны в лести и в интригах, и они управляли Констанцием то при помощи его трусливости, то при помощи его лености, то при помощи его тщеславия. В то время как обманчивое зеркало представляло его взорам приятную картину общественного благополучия, он из небрежности не мешал им перехватывать жалобы угнетенных провинций, накоплять огромные богатства продажей правосудия и почестей, унижать самые важные должности раздачей их тем, кто покупал у них деспотическую власть, и удовлетворять свою ненависть к тем немногим самостоятельным людям, которые из гордости не искали покровительства рабов. Между этими рабами самым выдающимся был камергер Евсевий, управлявший и монархом, и двором с такой неограниченной властью, что, по саркастическому выражению одного беспристрастного историка, Констанций пользовался некоторым кредитом у своего надменного фаворита. Благодаря его коварным внушениям император согласился утвердить смертный приговор над несчастным Галлом и прибавить новое преступление к длинному списку бесчеловечных убийств, запятнавших честь Константинова рода.
Когда два племянника Константина Галл и Юлиан были спасены от ярости солдат, первому из них было около двенадцати лет, а второму около шести; а так как старший, по общему мнению, был слабого сложения, то Констанций из притворного сострадания не лишил их обоих права на ничем не обеспеченное и зависимое существование, сознавая, что казнь этих беззащитных сирот считалась бы всеми за самый отвратительный акт предумышленной жестокости. Местом их ссылки и воспитания были назначены различные города - для одного в Ионии, для другого в ВифинИи; но лишь только они достигли такого возраста, который мог возбуждать опасения, император счел более благоразумным принять против этих несчастных юношей меры предосторожности и приказал заключить их в крепость Мацеллум, вблизи от Кесарии. С ними обходились в течение их шестилетнего заключения частью так, как мог бы обходиться заботливый попечитель, и частью так, как мог бы обходиться недоверчивый тиран. Тюрьмой для них служил старинный дворец, бывший резиденцией царей Каппадокии; положение было красиво, здания великолепны, а огороженное место обширно. Их учебными занятиями и физическими упражнениями руководили самые искусные наставники, а многочисленная свита, назначенная для того, чтобы состоять при племянниках Константина или, скорее, для того, чтобы стеречь их, не была недостойна их высокого происхождения. Но они не могли не сознавать, что они были лишены и своего состояния, и свободы, и безопасности, что они были удалены от общества всех тех, к кому они могли питать доверие и уважение, и что они были вынуждены проводить свою печальную жизнь в обществе рабов, готовых исполнять приказания тирана, который причинил им так много Зла, что примирение с ним было не возможно. Впрочем, государственные соображения в конце концов принудили императора или, верней, его евнухов, возвести двадцатичетырехлетнего Галла в звание цезаря и упрочить этот политический союз бракосочетанием Галла с принцессой Константиной. После офвдиального свидания, на котором оба монарха взаимно обязались никогда ничего не предпринимать ко вреду один другого, они немедленно разъехались в разные стороны: Констанций продолжал свой поход на запад, а Галл избрал своим местопребыванием Антиохию, откуда стал управлять пятью большими диоцезами восточной префектуры в качестве императорского делегата. При этой счастливой перемене новый цезарь не позабыл о своем брате Юлиане, который получил подобающие его положению отличия, внешний вид свободы и значительное родовое состояние. И те писатели, которые были особенно снисходительны к памяти Галла, и сам Юлиан, старавшийся скрыть слабости своего брата, - все были вынуждены сознаться, что новый цезарь был неспособен царствовать. Перейдя прямо из тюрьмы на престол, он не принес с собою ни ума, ни прилежания, ни понятливости, которые могли бы восполнить недостаток знаний и опытности. Одиночество и несчастие вместо того, чтобы смягчить его характер, от природы угрюмый и свирепый, еще более ожесточили его; воспоминания о том, что он претерпел, располагали его скорей к мстительности, нежели к состраданию, и необузданные взрывы его гнева нередко бывали гибельны для тех, кто имел к нему доступ или кто зависел от его власти. Жена его Константина, как говорят, была похожа не на женщину,- а на одну из адских фурий, мучимых неутолимою жаждою человеческой крови. Вместо того, чтобы пользоваться своим влиянием на мужа для внушения ему кротости и человеколюбия, она раздражала его пылкие страсти, а так как она отказалась от свойственного ее полу мягкосердечия, но не отказалась от свойственного ему тщеславия, то у нее можно было купить за жемчужное ожерелье смертную казнь невинного, отличавшегося и знатностью своего происхождения, и своими добродетелями. Жестокосердие Галла иногда выражалось открыто в избиении народа или в казнях лиц военного звания, а иногда оно прикрывалось употреблением во зло законов и формальностями судопроизводства. В Антиохии и дома частных лиц, и места общественных увеселений осаждались шпионами и доносчиками, и сам цезарь, переодевшись в плебейское платье, очень часто принимал на себя эту отвратительную роль. Все дворцовые апартаменты были украшены орудиями смертной казни и пытки, и вся столица Сирии была объята ужасом. Как будто сознавая, как опасно его положение и как он мало достоин верховной власти, восточный монарх набирал жертв своей ярости или между жителями провинций, обвиненными в каком-нибудь вымышленном государственном преступлении, или между своими собственными царедворцами, которых он не без основания подозревал в том, что своей секретной перепиской они раздражают робкого и недоверчивого Констанция. Но при этом он позабывал, что он лишал себя своей единственной опоры - народной привязанности, тогда как своим врагам он давал в руки орудие истины, а императору доставлял самый благовидный предлог для того, чтобы лишить его и короны, и жизни.
Пока междоусобная война оставляла нерешенной судьбу римского мира, Констанций притворялся, будто ничего не знает о слабостях и жестокосердии правителя, которому он поручил восточные провинции, а поимка нескольких убийц, подосланных в Антиохию галльским тираном, распространила общее убеждение, что императора и цезаря соединяют одни и те же интересы и что у них одни и те же враги. Но когда победа склонилась на сторону Констанция, его зависимый соправитель сделался и менее полезным, и менее опасным. Все подробности его поведения были исследованы со строгостью и с недоверием, и было втайне решено или лишить Галла власти, или по меньшей мере переместить его из Азии, где он жил среди бездействия и роскоши, в Германию, где он был бы окружен лишениями и опасностями военной жизни. Смерть консуляра сирийской провинции Феофила, убитого во время голода жителями Антиохии с одобрения или почти по подстрекательству Галла, была вполне основательно признана не только за акт безрассудной жестокости, но и за опасное оскорбление верховного величия Констанция. Два уполномоченных высшего ранга, восточный префект Домициан и дворцовый квестор Монтий, были командированы с поручением обревизовать восточную администрацию и ввести в ней нужные реформы. Им было приказано обходиться с Галлом вежливо и почтительно и путем кротких убеждений склонить его к исполнению желаний его брата и соправителя. Опрометчивость префекта пренебрегла такими благоразумными приемами и ускорила как его собственную гибель, так и гибель его врага. Прибыв в Антиохию, Домициан презрительно проехал мимо ворот дворца и, ссылаясь на легкое нездоровье, провел несколько дней в уединении, составляя полную раздражения записку, которую он отослал императорскому правительству. Наконец, уступая настоятельным просьбам Галла, префект согласился занять свое место в его совете, но он начал с того, что предъявил цезарю в кратких и заносчивых выражениях требование немедленно отправиться в Италию, предупреждая его, что накажет за медленность или колебания прекращением выдачи его придворному штату жалованья. Племянник и дочь Константина, не будучи в состоянии вынести такую дерзость от подданного, выразили свой гнев тем, что приказали своей страже немедленно арестовать Домициана. Эта ссора еще могла окончиться примирением, но примирение сделалось невозможным вследствие неблагоразумной выходки Монтия - государственного человека, даровитого и опытного, но не всегда умевшего владеть собой. Квестор надменным тоном заметил Галлу, что принц, едва имеющий право сместить какого-нибудь муниципального чиновника, не смеет подвергать аресту преторианского префекта; затем он созвал гражданских чиновников и офицеров и потребовал от имени их государя, чтобы они защитили особу и достоинство его представителей. Это опрометчивое объявление войны вывело из терпения раздражительного Галла и заставило его прибегнуть к самым крайним мерам. Он приказал своей гвардии взяться за оружие, созвал жителей Антиохии и поручил им охрану своей особы и отмщение за нанесенную ему обиду. Его приказания были исполнены с немилосердной точностью. Толпа схватила префекта и квестора, связала их ноги веревками, потащила их по улицам, нанося им тысячи оскорблений и ран, и наконец бросила их изуродованными и бездыханными в реку Оронт.