Закат империи США
Шрифт:
Китай, Индия и прочие страны теперь уже бывшего третьего мира в 1950-60-е годы заложили основы своего подъёма — современные государственные институты, инфраструктуру, образование. Им не удалось сделать рывок, намечавшийся в 1970-х годах. Причина в том, что вмешалась катастрофическая для большинства третьих стран финансовая конъюнктура американской глобализации, которая ударила по слабым местам и прервала их переход от импортозамещения к экспортной индустриализации.
Для объяснения американского вторжения в Ирак придумано много теорий. Большинство из них полны конспирологических версий. Неоконсерваторы считали, что клинтоновские экивоки — лишь трата времени в противостоянии главной угрозе гегемонии США, а именно — экономическому
Пекин оказался менее податливым. Конечно, Китаю приходилось накапливать гигантские долларовые запасы от практически односторонней торговли с США, тем самым поддерживая курс доллара и американское потребление. При этом Китай развернул инфраструктурное строительство, перед которым меркнут достижения «нового курса» Рузвельта. Прямая война с ядерным Китаем исключалась. Антикоммунистическая либеральная революция Китаю после 1989 года едва ли грозила.
Война же с Ираком, казалось, «убивала много зайцев» разом. США демонстрировали возможности самой дорогой и высокотехнологичной армии в мире и способность действовать по собственному усмотрению, блокировали беспокойный Иран, получили центральные позиции на Ближнем Востоке. Наконец, с оккупацией Ирака США фактически вошли в состав ОПЕК. Главной аудиторией этой демонстрации имперской мощи были призваны стать не столько Европа или арабский мир, сколько Китай. Как мы теперь знаем, вышло иначе.
Об опасности геополитического перенапряжения давно предупреждали и умнейший консервативный политолог Джон Миершаймер, и левый радикал Иммануил Валлерстайн, и либеральный историк Пол Кеннеди. О том, что будущие войны на периферии будут вестись не в пустынях и джунглях, а в городских трущобах, где высокоточное оружие бесполезно и всё будет по-прежнему зависеть от пехоты, говорили и Анатоль Ли-вен, и многие другие трезвомыслящие теоретики. В Пентагоне многие смотрели «Битву за Алжир» — великий и беспощадно реалистичный фильм Джилло Понтекорво о городских партизанах в мусульманской стране. Однако имперская идеология и сознание собственной мощи ослепляют самих пропагандистов. На закате империи такое случается нередко. Именно в этот момент интересно проследить за действиями элиты.
В социальной иерархии человеческого общества верхние уровни занимают функционально различные элиты: полководцы, коммерсанты, жрецы и идеологи, администраторы и правители. Говоря об элите, мы неизбежно вступаем на минное поле, дебаты по поводу определений здесь нескончаемы. Чтобы не увязнуть в препирательствах учёных-обществоведов, используем инструментарий Пьера Бурдье. Тем более подход, которым пользовался Бурдье, выводит нас на социологический анализ повседневности, лишённый обобщённости макроанализа.
Элиту можно рассматривать попросту как группу индивидов, занимающих верхние эшелоны, «командные высоты» в тех или иных социальных институтах: на экономических рынках и предприятиях материального производства, в политических партиях и движениях, организационно в той или иной степени оформленных полях «символического производства» (религии, «высокой» и массовой культуре, науке, журналистике, образовании, спорте) и, конечно, в государственных структурах.
Человеческое общество подобно экосистеме, где кооперативные принципы симбиоза и внутривидового альтруизма соседствуют с хищническими и паразитарными стратегиями. От их изменчивого баланса зависит устойчивость системы. Однако, в отличие от систем биологических, системы, созданные людьми, наделены сознательной рефлексивностью. Так или иначе, мы думаем, что делаем. Если же действия или бездействия
Антропологи-теоретики Аллен Джонсон и Тимоти Эрл в ходе изучения различных эпох и племён полушутя вывели эволюционный «принцип наименьшего усилия», гласящий: всякое общество сопротивляется инновациям и не изменяется настолько долго, насколько хватит терпения. Пока элиты обладают значительными ресурсами убеждения и принуждения, они могут повышать степень «долготерпения» основной массы общества. Дело может дойти до внезапного коллапса, который наступает с исчерпанием ресурсов элиты. Приближения критического порога часто не замечают именно потому, что ресурсы убеждения и принуждения не в последнюю очередь расходуются на подавление неприятной информации и поддержание иллюзии status quo. Но и иллюзии не могут существовать вечно, и реальность нередко заставляет их отступить, самым радикальным образом обнажая подлинное положение дел.
Как афористично заметил великий историк Эрик Хобсбаум, потрясения двадцатого века «заставили все правительства править». В 1914 году центр капиталистической миросистемы фактически устроил групповое самоубийство. Волны от этого коллапса не утихали в Европе три десятилетия, а на мировой периферии до 1970-х гг. продолжались революциями, партизанскими войнами и националистическими диктатурами. Откуда, скажем, возник Ирак? Из Месопотамии, которую в 1918 году англичане отобрали у турок-османов, создав там полуколониальную монархию, свергнутую в 1958 году молодыми патриотически настроенными офицеры, среди которых был небезызвестный Саддам Хусейн. Такими причинно-следственными цепочками полна история XX века.
Понять эволюцию власти в ходе XX века помогает знаменитый американский политолог-анархист Джеймс Скотт. Благодаря Теодору Шанину книга Скотта была издана на русском языке под названием «Благими намерениями государства». Подзаголовок её и вовсе прозрачен: «Как и почему проваливались проекты по улучшению человечества».
Джеймс Скотт выделяет четыре необходимых условия для «апокалипсиса в отдельно взятой стране»: модернистские идеи по якобы рациональной переделке мира, наличие достаточно сильного аппарата для проведения идей в жизнь, жестокий кризис как повод и, наконец, неспособность подавленного или дезорганизованного общества сопротивляться политической «ломке через колено». Все эти четыре условия в полной мере наличествовали именно в XX веке и, очевидно, могут реализоваться в нынешнем кризисе.
Конец американского варианта глобализации открывает пока смутные перспективы. Не исключены развал и хаос, которые будут сотрясать мир в конвульсиях ещё не один год. Тогда мы увидим этнические, религиозные и расовые конфликты, значительно превосходящие распад СССР и Югославии. Как и в период между мировыми войнами, возникают условия для фашистской апокалиптической реаскции справа. Однако можно также всерьёз ожидать возобновления усилий по созданию альтернативного экономического порядка, основанного на политическом стимулировании промышленного роста прежде всего в странах «полупериферии» вроде Китая, Индии, Ирана, Бразилии и России.
Крах глобальных спекулятивных финансов, среди прочего, означает, что капитал теперь будет вынужден искать новые доходные ниши. Восстановление массового промышленного производства, начавшееся в Китае и перекидывающееся на другие страны, вполне достоверно указывает на наступление новой фазы материального роста. Новые деловые и социальные компромиссы будут определяться относительной политической силой и сплочённостью межклассовых (хотя теперь не обязательно националистических) альянсов, заинтересованных в материальном росте.