Закат империи. От порядка к хаосу

Экштут Семен Аркадьевич

Шумит с ручьями бор и дол:

Победа, росская победа!

Но враг, что от меча ушёл,

Боится собственного следа.

Тогда увидев бег своих,

Луна стыдилась сраму их...

Не вся твоя тут, Порта, казнь,

Не так тебя смирять достойно,

Но болыну нанести боязнь,

Что жить нам не дала спокойно.

Ещё высоких мыслей страсть

Претит тебе пред Анной пасть.

Где можешь ты от ней укрыться?

Дамаск, Каир, Алепп сгорит,

Обставят русским флотом Крит;

Евфрат в твоей крови смутится.

Творческая фантазия гениального студента на несколько десятилетий опередила как своё время, так и самые дерзно­венные геополитические

планы российского Левиафана. Юная российская поэзия оказалась более проворной, чем перо дипломата или шпага воина. Ода произвела настоящий фурор в образованном обществе Северной столицы, однако «географические фанфаронады» ⁴⁰никому не известного автора показались в Петербурге слишком смелыми и по­мешали незамедлительной публикации его произведения. «Ода... на взятие Хотина 1739 года» будет напечатана лишь в 1751 году в составе толстого тома других сочинений, когда давняя победа русской армией уже канет в Лету и потеряет свою политическую актуальность, а давнишняя ломоносов­ская ода будет интересовать лишь любителей поэзии. Но в 1739 году власть опасалась дипломатических осложнений. Европейские дворы легко могли принять поэтические мета­форы Ломоносова за манифестацию стратегических замыс­лов Российской империи. Пройдет три десятилетия после написания оды, и в царствование императрицы Екатерины II русский военно-морской флот отправится в дальний поход из Кронштадта в Средиземное море, блокирует Дарданел­лы, прервёт турецкие коммуникации с Марокко, Тунисом, Алжиром, Египтом, Сирией и в 1770 году блистательно выиграет Чесменское морское сражение и станет господ­ствовать в Архипелаге.

Вспомним «Воспоминания в Царском Селе», большое стихотворение, сочинённое юным лицеистом Александром Пушкиным в 1814 году в русле поэтической традиции ми­нувшего «семнадцатого» столетия, но не ставшее от этого поэтическим анахронизмом.

О громкий век военных споров,

Свидетель славы Россиян!

Ты видел, как Орлов, Румянцев и Суворов,

Потомки грозные Славян,

Перуном Зевсовым победу похищали;

Их смелым подвигам страшась дивился мир;

Державин и Петров Героям песнь бряцали

Струнами громозвучных лир ⁴¹ .

Пушкинское стихотворение стало хрестоматийным, за­няв почётное место рядом с державинской одой «Осень во время осады Очакова» (1788). Без этих стихотворений труд­но представить себе русскую поэзию и русскую культуру. С восторгом русское образованное общество восприняло и «Певца во стане русских воинов» Василия Андреевича Жу­ковского - этот поэтический памятник героям Отечествен­ной войны 1812 года. Однако прошло каких-нибудь полтора десятилетия, и уже генерал Иван Фёдорович Паскевич, по­бедоносно завершивший войну с Персией и заключивший почётный и крайне выгодный для России Туркманчайский мирный договор, по которому к империи отошли ханства Ереванское и Нахичеванское, не смог сдержать своего разо­чарования. Он ожидал, что лира Жуковского увековечит для потомства его победы. В феврале 1828 года генерал написал Василию Андреевичу из деревни Туркманчай (близ Тебриза): «Всё кончено. Поздравляю вас с миром. Жаль, что ваши струны замолкли; может быть, и мы в превосходных творе­ниях ваших приютились бы к бессмертию, если не громкими делами, то перенесением трудов неимоверных. Право, их можно не краснея передать если не потомству, то хотя бы современникам на память» ⁴². Жуковский не откликнулся на этот призыв. Прошел год. Удача не покидала Паскевича в новой войне, на сей раз с Турцией. Летом 1829 года Пушкин с разрешения главнокомандующего Отдельным Кавказским корпусом Паскевича совершил поездку в Закавказье, более месяца сопровождал генерала во время кампании и стал свидетелем его новых побед. 19 июля Пушкин нанес Паскевичу прощальный визит и получил от него в подарок турецкую саблю с надписью на клинке: «Арзрум, 18 июля 1829». Это был более чем прозрачный намек на только что одержанную блестящую победу - взятие мощной турецкой крепости Арзрум (Эрзерум). Паскевич, получивший к тому времени титул графа Эриванского, надеялся, что первый поэт России своим пером прославит его победы. Полково­дец не был одинок в своих ожиданиях. 16 ноября 1829 года в официозной газете «Северная пчела», издаваемой Фад­деем Венедиктовичем Булгариным, был сформулирован социальный заказ: «А.С. Пушкин возвратился в здешнюю столицу из Арзрума. Он был на блистательном поприще по­бед и торжеств русского воинства, наслаждался зрелищем, любопытным для каждого, особенно для русского. Многие почитатели его музы надеются, что он обогатит нашу сло­весность каким-нибудь произведением, вдохновенным под тенью военных шатров в виду неприступных гор, на кото­рых мощная рука Эриванского героя водрузила русские знамена» ⁴³. Первый поэт России проигнорировал и намек полководца, и навязчивое требование журналиста. И тогда Булгарин бросил поэту обвинение в отсутствие патриотизма: «Мы думали, что автор "Руслана и Людмилы" устремился на Кавказ, чтобы напитаться высокими

чувствами поэзии; обогатиться новыми впечатлениями и в сладких песнях передать потомству подвиги русских совремешхых героев. Мы думали, что великие события на Востоке, удивившие мир и стяжавшие России уважение всех просвещенных на­родов, возбудят гений наших поэтов: мы ошиблись. Лиры знаменитых остались безмолвными, и в пустыне нашей поэзии опять появился Онегин, бледный, слабый» ⁴⁴. При­мечательно, что булгаринский выпад был нацелен не только в Пушкина, но и во всю русскую поэзию.

Минуло ещё два года. Паскевич, уже получивший чин генерал-фельдмаршала и награждённый высшим военным орденом Святого Георгия 1-й степени, заслужил новые по­бедные лавры. Русская армия под его командованием по­давила Польское восстание 1830—1831 годов, угрожавшее территориальной целостности Российской империи. Воору­женная борьба с польскими мятежниками продолжалась почти год и сопровождалась напряжением всех сил империи. Изгнание Наполеона из России потребовало вдвое меньше времени. 6 сентября 1831 года войска Паскевича в результате кровопролитного штурма овладела западным пригородом Варшавы - Волей, а в ночь с 7 на 8 сентября была подпи­сана капитуляция столицы Царства Польского. Это собы­тие произошло в девятнадцатую годовщину Бородинской битвы. На сей раз и Жуковский, и Пушкин откликнулись патриотическими стихами, которые за государственный счет были напечатаны большим тиражом в одной брошюре «На взятие Варшавы. Три стихотворения В. Жуковского и Л. Пушкина», в которую вошли «Старая песня на новый лад» Жуковского и пушкинские стихотворения «Клеветни­кам России» и «Бородинская годовщина». Фельдмаршал Паскевич, за взятие польской столицы получивший титул светлейшего князя Варшавского, был удовлетворен: первый поэт России посвятил ему две лестных строфы в оде «Боро­динская годовщина», в них он сравнил Ивана Федоровича с прославленным Суворовым и назвал его продолжателем суворовской славы.

Победа! сердцу сладкий час!

Россия! встань и возвышайся!

Греми, восторгов общий глас!..

Но тише, тише раздавайся

Вокруг одра, где он лежит,

Могучий мститель злых обид,

Кто покорил вершины Тавра,

Пред кем смирилась Эривань,

Кому суворовского лавра

Венок сплела тройная брань ⁴⁵ .

Это были не самые искусные пушкинские строки, хотя и написанные в русле державинской традиции. Ода «Бородинская годовщина» фактически завершила собой эту поэтическую традицию. Отныне русские поэты уже не будут прославлять очередные военные победы империи. В 1837 году Лермонтов напишет своё гениальное «Боро­дино», в котором не только увековечит знаковое событие недавнего прошлого, но и сознательно противопоставит это прошлое настоящему: «Богатыри — не вы». Больше в рус­ской поэзии так и не будет создано ни одного значительного произведения, воспевающего победы русского оружия в на­стоящем, которое одновременно стало бы и фактом поэзии, и фактом культуры. В будущем поэзия запечатлеет труды и дни рядового участника военных событий, солдата или офицера, но не станет славить ни выигранные сражения, ни полководцев и военачальников, разбивших неприятеля. Фельдмаршал Паскевич был последним русским воена­чальником, воспетым в оде. Иван Федорович хотя и остался доволен, но не смог скрыть давних обид на нерасторопность русских поэтов. Получив брошюру «На взятие Варшавы», он написал 2 октября 1831 года Жуковскому из Варшавы:

«Искренность поэта раскрыла для меня в живой, яркой картине всю великость и влияние настоящих событий и ту исполинскую славу, блеск коей столь неоспоримо принад­лежит вновь оружию Российскому, вопреки завистливых толков и враждебного желания недругов наших.

Сладкозвучные лиры первостепенных поэтов наших долго отказывались бряцать во славу подвигов оружия. Так померюгула заря достопамятных событий Персидской и Турецкой войн, и голос выспреннего вдохновения едва-едва отозвался в Отечестве в честь тогдашних успехов наших» ⁴⁶.

Попросив Жуковского передать Пушкину свою благо­дарность, Паскевич, однако, не счел нужным лично написать поэту: так велика была его досада на упорное молчание пуш­кинской лиры в течение предшествующих нескольких лет, о чем сам Пушкин с иронией написал в черновом наброске к поэме «Домик в Коломне»:

Пока сердито требуют журналы,

Чтоб я воспел победы россиян

И написал скорее мадригалы

На бой или на бегство персиян..."

Князь Варшавский так и не понял, чем было продик­товано неуклонное нежелание поэта воспевать «поприще побед и торжеств русского воинства». Для Пушкина суть проблемы заключалась в том, что он более не хотел продол­жать поэтическую традицию прошедшего века: расширение империи его уже не вдохновляло, а вот реальная угроза ее целостности беспокоила, порождая мучительные размыш­ления о судьбах России.

Кто устоит в неравном споре:

Кичливый лях, иль верный росс?