Закат в раю

Северный Квинсленд, Австралия, 1893 год

Джордан Хейл спрятался под столом и выглядывал из-под свисавшей скатерти. Там он не скрывался давным-давно, с тех пор, как был совсем ребенком. Сейчас ему было шестнадцать, но, глядя на обезумевшего от горя отца, Джордан снова почувствовал себя глупым, беспомощным, перепуганным мальчишкой.

Глотая из кружки огненный ром, Патрик Хейл сидел обхватив голову и глухо стонал от отчаяния. Дом был погружен во тьму, и лишь лунный свет пробивался сквозь занавески. Патрик

поднял голову, и луна осветила глубокие морщины на его полном лице. Сейчас едва ли кто-нибудь узнал бы в нем владельца Эдема — процветающей тростниковой плантации на восточно-австралийском побережье. Даже Джордану трудно было поверить, что сидящий перед ним сломленный, отчаявшийся человек — его всегда невозмутимый и степенный отец.

Всего лишь три дня назад Патрик Хейл мог с уверенностью смотреть в будущее: у него была красавица-жена, замечательный сын и многообещающая плантация. Казалось, лучшей жизни пожелать было нельзя. Патрику пришлось долго и упорно бороться за свое счастье, и теперь он относился к нему как к высокой и заслуженной награде. Никогда еще ему не приходилось искать утешения в выпивке, и он твердо верил, что с помощью семьи всегда сможет побороться с судьбой. Даже в самом кошмарном и диком сне он не смог бы представить себе, что в один ужасный день вся его жизнь рухнет. Этот день пришел — сегодня Патрик похоронил жену.

Джордан смотрел на отца, в одну ночь превратившегося в полубезумного незнакомца, и тихонько плакал. Мальчику стало страшно — он был один, смертельно напуган и исполнен мучительного страха за себя и за отца. Мысль о том, что матери больше нет, была непереносима. С отцом творилось что-то странное: Патрик неожиданно сказал сыну, что хочет побыть один, грубо приказал ему оставаться в своей комнате и не показываться на глаза, а потом накричал на слуг, которые со всех ног бросились прочь из дома.

Похороны состоялись несколько часов назад, а Джордан все не мог поверить в то, что произошло. Все для него было словно в тумане. Мальчик ждал, что вот-вот проснется и стряхнет с себя ужасный кошмар, но пробуждение никак не наступало: могила матери, в ее любимом уголке у реки, под старым баобабом, продолжала напоминать о случившемся. Джордану сказали, что мать погибла из-за укуса тайпана, ядовитой змеи, но поверить в это мальчику было непросто — на похоронах люди странно перешептывались и покачивали головами. Горе, смятение и неразрешимые вопросы грозили совсем поглотить его детский ум.

На веранде послышались чьи-то шаги, и Джордан почувствовал, как его охватила смутная тревога: было уже поздно, слишком поздно для визита кого-нибудь из соседей. Мальчик услышал тонкий скрип открывшейся двери и тяжелые шаги в холле. Из своего укрытия под столом Джордан не мог видеть того, кто вошел в двери гостиной. В ночной тишине, нарушаемой только доносившимся с реки хриплым ревом лягушек-быков, слышалось хриплое дыхание и поскрипывание кожаных сапог. Джордан почувствовал необычный и все же странно знакомый запах.

Прошло несколько томительных секунд. Джордан осторожно выглянул из-под скатерти. В лунном свете рядом с отцом он увидел чью-то высокую, мощную фигуру. Джордан ждал, что отец поприветствует гостя, но пришедший неожиданно заговорил сам:

— Приношу мои

соболезнования, Патрик. Бывало всякое, но сейчас речь не о наших разногласиях. Если я могу чем-то помочь...

Джордан услышал слабый ирландско-американский акцент и узнал Максимилиана Кортленда, богатого плантатора, жившего по соседству. Кортленд был пьян, и слова его прозвучали совсем неискренне. Запах, показавшийся мальчику таким знакомым, оказался запахом кубинских сигар. Патрик всегда говорил, что Макс курит их лишь для того, чтобы производить впечатление «богатенького янки».

Все это было совершенно непонятно. Максимилиан Кортленд никогда не дружил с отцом. Мало того, что отец был родом из северной Ирландии, а Макс — с юга, да еще и взгляды их на то, как вести хозяйство и обращаться с рабочими-канаками 1 , различались в корне. По правде говоря, и одной из этих причин было бы достаточно для взаимной неприязни, но взятые вместе они стали источниками острой вражды. Со своими рабочими Макс был требователен, груб и скор на расправу. Патрик всегда говорил, что за хорошее обращение канаки платят преданностью и усердной работой. По мнению Макса, хорошее отношение к канакам было ненужной и даже вредной слабостью.

Наконец отец поднял на Макса глаза. Джордан, увидев горящий гневом взгляд отца, сжался от страха.

— Проваливай к дьяволу со своими лицемерными соболезнованиями! — вдруг закричал Патрик. — Пошел вон из моего дома! Убирайся!

Затаив дыхание, Джордан ждал, что ответит на это Кортленд. Все знали, как страшен Макс в гневе. Джордан видел холодные глаза Кортленда, его жестокую и презрительную усмешку.

— Знаешь, Патрик, я не собирался ничего говорить тебе, но... раз уж у нас пошел такой разговор — что же, тебе стоит узнать правду о твоей жене Катэлине.

Как ни юн и неопытен был Джордан, в голосе Макса он уловил плохо скрываемое торжество. Макс наслаждался — наконец-то он сказал то, ради чего пришел.

— Что? О чем ты? Какую правду? О моей жене?

— Да, о ней. Я знаю многое, Патрик, гораздо больше, чем ты думаешь.

От многозначительной интонации и особенного интимного тона Макса Джордан почувствовал отвращение.

— Что... что ты говоришь? — прохрипел Патрик.

— Дело в том, что ты никогда не был достаточно хорош для Катэлины.

Джордан увидел, как взбешенный Патрик вскочил на ноги. Кортленд спокойно протянул руку и толкнул отца в грудь. Патрик рухнул в кресло как подкошенный.

Джордан рванулся было, чтобы помочь отцу, но что-то удержало его. Да, Максимилиан Кортленд мог вселить страх в кого угодно — здоровенный, жестокий, самоуверенный Кортленд всегда знал, чего хочет, и привык добиваться своего любой ценой. Шестнадцатилетнему мальчишке, даже такому высокому и крепкому, как Джордан, было немыслимо бросить вызов Максимилиану. На мгновение Джордан ощутил острый стыд за свою трусость, но следующие слова гостя заставили его забыть обо всем на свете.