Заклание волков

Ренделл Рут

Обезьяна Мэтьюз встретил их лукавым взглядом.

— У меня кончилось курево.

— Полагаю, констебль Брайент сходит за табаком, если вы хорошенько попросите. Что вы курите, «вейтс»?

— Вы шутите, — сказал Обезьяна, запуская грязную руку в карман. — Две пачки «бенсон-энд-хеджез» с фильтром, — важно произнес он, вытаскивая из шуршащего комка денег фунтовую купюру. — А лучше три.

— До завтрака должно хватить, — заметил Уэксфорд. — Купаетесь в деньгах? Не удивлюсь, если вы переводите в дым то, что Джефф Смит выплатил вам за молчание. — Склонив

голову набок и потирая подбородок, он задумчиво смотрел на обезьянью морду Мэтьюза. — Как вы узнали, что её зовут Энн? — почти беззаботно, с обманчивой непринужденностью спросил Уэксфорд.

— Опять крутите, — сердито сказал Обезьяна. — Вы даже не слушаете, что вам говорят.

Когда они вышли из кинотеатра, накрапывал дождь, мало чем отличавшийся от плотного влажного тумана. Фонари превратились в оранжевые, золотистые и перламутровые пятна. Выезжавшие со стоянки машины мелькали в дымке, будто обитатели глубин, с шумом и плеском всплывающие на поверхность. Дрейтон взял девушку под руку, перевел через дорогу и, дойдя до тротуара, отпустил. Впервые прикоснувшись к ней, он задрожал от волнения, во рту пересохло. Ее рука согревала его предплечье.

— Понравился фильм? — спросил он.

— Ничего. Я не люблю, когда много субтитров, половину не понимаю. Все это чепуха — насчет женщины, ставшей любовницнй легавого из боязни, что тот разболтает про кражу наручных часов.

— Вообще-то такое случается. Никогда не знаешь, что может произойти в заморских странах.

Он не возражал, когда она выказала желание поговорить о многочисленных постельных сценах в фильме. Такие разговоры с девушками помогали выяснить намерения и выбрать путь к цели. Слава богу, сейчас не понедельник, когда демонстрировался фильм о русском линкоре.

— А вы подумываете о краже каких-нибудь часов? — спросил он.

В свете фонарей Дрейтон увидел, как она залилась краской.

— Помните, что сказал полицейский в фильме, то есть, субтитры сказали за него. «Вы знаете мою цену, Долорес».

Она улыбнулась, не разжимая губ, потом вздохнула.

— Вы ужасны.

— Не я. Это же не мой сценарий.

В туфлях на шпильках Линда почти не уступала ростом Дрейтону. Она пользовалась слишком терпкими духами, и пахли они отнюдь не цветами. Дрейтон гадал, есть ли в её речи некий скрытый смысл, для него ли она так надушилась. Никогда не знаешь, движет ли девушкой расчет. Возможно, Линда норовит привлечь его. А может быть, запах духов и бледные серебристые тени на веках были чем-то вроде униформы. Походный набор подавляющего большинства женщин, читающих журнальчики, которые она продает.

— Еще рано, — сказал констебль. — Четверть одиннадцатого. Не хотите прогуляться вдоль реки?

Как раз там, под деревьями, он видел её в понедельник. Ветви мокрой аркой нависали над водой, но посыпанная гравием дорожка под ними уже высохла. К тому же, под деревьями стояли непиметные деревянные скамейки.

— Не могу. Я не должна поздно возвращаться домой.

— Тогда как-нибудь в другой раз.

— Холодно. И

все время льет дождь. Мы же не можем ходить в кино каждый вечер.

— Куда вы ходили с ним?

Она наклонилась подтянуть чулок. Ступив в лужу, Линда обрызгалась, и на ноге расплылись темно-серые пятна. Это движение пальцев, скользящих по ноге и подтягивающих чулок, было более вызывающим, чем любые духи.

— Он брал напрокат машину.

— Я тоже возьму, — сказал Дрейтон.

Они дошли до дверей магазина. Темные и влажные булыжники мостовой напоминали каменный пол пещеры, омываемой прибоем. Линда посмотрела вверх, на высокую стену и темное окно своего дома.

— Вам нет нужды заходить в дом немедленно, — сказал Дрейтон. — Давайте укроемся от дождя.

Под навесом лило так же, как на улице, но зато было темнее. У их ног бежал ручей в сточной канаве. Дрейтон взял Линду за руку.

— Завтра я раздобуду машину.

— Хорошо.

— Что случилось? — резко и раздраженно спросил Дрейтон, которому хотелось видеть лицо Линды спокойным и безмятежным, а не искаженным волнением. Ее глаза бегали, смотрели то в один конец переулка, то в другой, или на залитую дождем стену. Дрейтон жаждал увидеть её желание, на худой конец, уступчивость. Но Линда, похоже, боялась, что за ними наблюдают. Он подумал о её тощей матери с блестящими глазами-бусинками, о таинственном отце, который лежал хворый за этой кирпичной стеной.

— Боитесь своих родителей?

— Нет, вас. Вашего взгляда.

Дрейтон слегка обиделся. Он смотрел на неё долгим, напряженным, неподвижным, давно заученным и отрепетированным взглядом, которые многие девушки находили очень волнующим. Вожделение, гораздо более сильное, чем обычно, придавало естественности этой игре. Констебль был обескуражен таким вялым откликом. Он уже собирался повернуться и скрыться в промозглом сумраке, но прикосновение изящных рук, медленно скользивших по куртке вверх, к плечам, остановило его.

— Вы напугали меня, — сказала она. — Вы этого и хотели?

— Вы знаете, чего я хочу, — ответил Дрейтон и, склонив голову, поцеловал Линду, не давая ей касаться мокрой холодной стены. Сначала она обмякла, сделалсь податливой, но потом её руки жадно обвили его шею, а когда губы раскрылись, отвечая на поцелуй, Дрейтон затрепетал от ощущения великой победы.

Высоко над их головами вспыхнул оранжевый прямоугольник окна. Глаза Дрейтона были закрыты, но свет причинял им боль даже сквозь смеженные веки.

Линда испустила долгий вздох и медленно отстранилась от констебля. Блаженство прервалось, едва успев начаться.

— Меня ждут, — судорожно дыша, молвила девушка. — Я должна идти.

— До завтра, — сказал Дрейтон. — До завтра.

Линда долго искала ключ, тихонько чертыхаясь, и констебль с волнением наблюдал за ней. Это ему она обязана своей неловкостью, это он выбил её из колеи. Его мужская сущность наполнилась радостью победы.

— До завтра, — улыбка получилась застенчивой и манящей. Дверь за Линдой закрылась, холодно и резко звякнул колокольчик.