Заклинатель драконов
Шрифт:
— Она очень восприимчива, — часто говорили о Гэйнор ее матери. И некоторое время это ее расстраивало, пугало тем, что еще могла она почувствовать. Но больше ничего не происходило, и со време нем воспоминания затуманились, хотя и не ушли вовсе из ее памяти. И вот она обнаружила, что образ этой женщины снова ожил, благодаря ее так называемой восприимчивости или чувствительности. Гэйнор ощущала и страх, и надежду на отклик дома, но дом не откликался. Она решила, что в нем, скорее всего, привидения не живут, просто он населен, у нее все время было впечатление, что в доме больше народу, чем было в действительности.
После того как Гэйнор вернулась с почты, Ферн собралась в Уитби разрешать проблемы с поставщиками.
Хочешь поехать со мной? — предложила она, но Гэйнор отказалась. Уилл где–то рисовал, и ее порадовала возможность побыть в одиночестве. Она стояла у
Вы так упорно смотрите в зеркало, что оно может треснуть, — раздался голос от дверей.
Гэйнор совершенно забыла о миссис Уиклоу. Она вздрогнула, покраснела и забормотала что–то невразумительное, но домоправительница не дала ей договорить.
— Надо быть осторожной, зеркала все помнят, во всяком случае, так говорила моя маменька. Никогда не знаешь, что оно тебе покажет. Это–то ведь висело в ее комнате. Я уж и мыла его, и полировала, да много раз, но мне все равно не нравится, как оно выглядит.
— Какая она была? — спросила Гэйнор. — Я имею в виду Элайсон.
— Не такой, какой должна была бы быть, — ответила миссис Уиклоу. — В этом доме полно старых вещей — старинных, драгоценных вещей, привезенных капитаном из дальних путешествий. Ее глаза прям засверкали, как увидела их. Жадюга! Не удивлюсь, если выяснится, что она имела дело с настоящими преступниками. Ей не нравилось, чтоб хоть кто–нибудь заходил в ее спальню, когда ее там ту. У нас тут ведь нет ключей, так она что–то сделала с ручкой двери — что–то электрическое. Прям смешно. — Миссис Уиклоу повернулась, чтобы уйти. — Спускайтесь–ка вниз да поешьте, время ленча. Вы, молоденькие, уж очень худые. Слишком заботитесь о фигурах.
Гейнор покорно последовала за ней.
— Мне сказали, что Элайсон утонула, — сказала Гейнор с осторожностью. — Было какое–то наводнение?
Это они так говорят, — сказала миссис Уиклоу. — Должно быть, открылся подземный источник, хотя раньше я ничего подобного в этих местах не слыхивала. Смыло почти весь амбар. У нее там работали строители, может, они выдернули какую–нибудь затычку.
Я и не знала, что здесь был амбар, — заметила Гэйнор.
Капитан хранил там кое–какие свои вещи. На мой взгляд — сплошь мусор. Он там держал половину корабля, которую притащил откуда–то, да с женщиной впереди. Ферн считала, что надо отдать это в музей. Уилл хотел, чтобы она осталась здесь, да негоже это для молодого человека. Он и так со своим искусством все тут запачкал.
Элайсон работала в галерее, да? — настаивала Гэйнор, возвращаясь к своей теме.
Ага, — ответила домоправительница. — И она, и тот мужчина с белыми волосами. Мне он совсем не нравился, особенно его скользкие манеры. Он был сальным, как сардинка из консервной банки.
А ведь так никто и не узнал, что с ним случилось.
Что вы этим хотите сказать? — Гэйнор впервые услышала о мужчине с белыми волосами.
Удрал, вот что говорили. И машину свою тут бросил, такую же белую, как его волосы. Наверное, поэтому и купил ее. Тот еще был тип. Все было так таинственно. Он вошел в гостиную, а обратно уже не вышел. Имейте в виду, в это же самое время пропала и Ферн, поэтому мы поначалу думали, что она исчезла с ним, хотя в это не очень–то верилось. Тяжелое время было для всех нас, да и вспоминать о нем неохота, но она, к счастью, вернулась. Говорили, что она болела, они называли ее болезнь каким–то странным словом, ну, таким новомодным… его часто слышишь по телику. С ней потом все было в порядке, но она не желала об этом говорить.
Я знаю, — сказала Гэйнор, когда они вошли в кухню. — Но — что… этот мужчина?..
Говорю же, он был такой же мошенник, как и эта Элайсон. Они были заодно. Как бы то ни было, эта дурацкая машина стояла и стояла здесь, пока полиция не забрала ее. Мужчина, говорю же, пропал насовсем. — И она закончила с удовлетворением: — Скатертью им дорожка!
Гэйнор переваривала все эти сведения вместе с сандвичем, который пришлось съесть по настоянию
— Мы сейчас находимся в малоизвестном Музее древних рукописей, — объявил ведущий, — спрятанном от глаз людских на окраине Йорка…
«Совсем близко, — подумала Гэйнор. — Нужно туда съездить». Хранитель музея, плохо одетый молодой человек лет тридцати с хвостиком, который, должно быть, преждевременно постарел от общения с окружающими его манускриптами, что–то невнятно бормотал. Правда, Гэйнор особенно не вслушивалась, поскольку ей было гораздо интереснее разглядывать возникающие на экране документы. «История драконов», — прочитала она на обложке средневековой книги с великолепным изображением земноводного чудища среди золотых листьев. Невидимая рука переворачивала страницы, но слишком быстро, так что не удавалось что бы то ни было разглядеть, только отдельные строки: «Вельми громадный дракон самое великое чудище из живущих на свете… и Рыцарь метнул в него свое копье, но оно не убило… Его пасть открылась, и древко копья было истреблено огнем, но он проглотил самое копье, которое было… камень и не камень… вещь превеликой силы и чаровства…» Камера оператора переместилась на ведущего, который в этот момент начал интервьюировать человека постарше и явно более авторитетного. Субтитры пояснили, что это доктор Джерролд Лэй, доцент университета, специалист по древним рукописям.
— Не знаю такого имени, — тихо сказала сама себе Гэйнор, и на долю секунды профиль на экране окаменел, будто он ее услышал.
Внезапно Гэйнор стало холодно. Камера, сдвинувшись в сторону, стала показывать доктора Лэя анфас и постепенно так приблизилась, что лицо заняло весь экран. Гэйнор, не в состоянии отвести взгляда, как загипнотизированная уставилась на него. Чтобы отвести в сторону глаза, ей понадобилось бы значительное усилие, и это казалось невозможным. Она видела высокий лоб, над которым двумя арками поднимались волосы, нос римского императора, жесткие губы фанатика, которые, видимо, редко улыбались, и высокие, четко обозначенные скулы. Его волосы, как и лицо, были серыми, серыми, как густая грязь. Непонятно, то ли это был дефект телевизора, то ли доктор Лэй был чем–то болен. Брови его тоже образовывали две арки, они были косматыми, с отдельно торчащими длинными волосками, а глаза под ними наполовину скрывали мембраны век, покрытых странными чешуйками, будто это были веки какого–то пресмыкающегося. Его взгляд снова переместился с интервьюера на зрителя, и Лэй опять смотрел на Гэйнор. Глаза доктора были голубыми и холодными, как куски льда. «Он не может меня видеть, — убеждала себя Гэйнор. — Он просто смотрит в камеру, вот и все. Он не может смотреть на меня». Интервьюер отодвинулся в сторону, голос ведущего затих. Док–гор Лэй вытянул руку —- огромную, узкую руку, с длинными, но совсем не элегантными пальцами. Он протягивал руку к Гэйнор, к… Гэйнор, из картинки экрана… в комнату. Изображение головы и плеч оставалось плоским, но рука, продавливая экран телевизора, будто он был гибким, эластичным, искривляла его. Гэйнор не шевелилась. Шок, ужас, непонимание, — каждый мускул ее окаменел. «Если он до меня дотронется, — подумала она, — я упаду в обморок…»
Но он не коснулся ее. Указательный палец, скрюченный, как хвост скорпиона, согнулся и позвал ее, в этом и был ужас, но и соблазн. Гэйнор могла рассмотреть его палец до всех мельчайших деталей. Это был палец старика с желтым полукружием на внешнем конце ногтя и красноватым ногтем над лункой. Кожа руки была определенно серой, цвета пепла, хотя в складках и на тыльной стороне руки она была нормального цвета. Что–то похожее на улыбку растянуло губы доктора Лэя.
— Я жду встречи с вами, — произнес он.