Заклинатель джиннов
Шрифт:
С ней мои друзья расправились минут за двадцать, при моем посильном участии. Сашка был говорлив и, с энтузиазмом поедая бутерброды с колбасой, восхвалял прелести юной племянницы Сурабова, сравнивая ее с полной луной, кареглазой ланью и несверленой жемчужиной. Затем он поведал сагу о Рагнаре Волосатой Пятке – эта история, записанная узелковым письмом и расшифрованная Джеком, доказывала, что викинги побывали в Перу лет за шестьсот до Франсиско Писарро. Наконец, подмигивая мне, многозначительно хмыкая и гмыкая, Бянус перешел к сурабовой аспирантке, имевшей с ним разговор за жизнь во время кафедрального чаепития. Как выяснилось,
Являлось ли это сигналом, который посылает мне Захра? Намеком на то, что мои чувства не остались безответными и что дворцы, верблюжьи табуны, законы шариата и остальная дребедень вовсе не препятствие для любящих сердец? Обдумывая это, я застыл с консервным ножом в одной руке и банкой селедки – в другой.
– Затруднения? Товарищ Фарфукис, устраните! – распорядился Бянус, приканчивая последний плавленый сырок. Похоже, мысли о браке с небывалой силой стимулировали его аппетит.
Алик отобрал у меня нож и вскрыл консервы, приговаривая:
– Это разве затруднения? Вот бандитская пуля… или когда ты его – за шкирятник, а он тебе – коленом под помидоры… или…
Вилки Алика и Бянуса со звоном столкнулись над селедкой и затеяли дуэль.
– Честь имею: Рем Квадрига, доктор «гонорис кауза»! – рявкнул Бянус. – А вот вас, сударь, я не припоминаю!
– А зря. Зубо моя фамилия. Майор! Убери вилку, ты, собака Баскервилей!
Они разобрались с селедкой, и Бянус, глядя на опустевший стол, печально произнес:
– Ну почему жратва так быстро исчезает? Не говоря уж о напитках… Просто стихийное бедствие, самум и ураган! Вот если б поймал я золотую рыбку…
Этот вопрос являлся для меня животрепещущим, и я, растворив холодильник и добывая оттуда паштет, остатки ветчины и что-то еще, спросил:
– Желаешь золотую рыбку? А зачем?
– Рыбка – это пушкинские сказки, – пробасил Алик. – К тому же кое-какие желания не оглашаются вслух, чтобы рыбка не окочурилась со страха. Интимное свято! Об этом можно поведать только психотерапевту и налоговой инспекции.
Но я не отступал.
– Бог с ними, с рыбками! Положим, на Землю явился инопланетный пришелец-телепат, всеведающий и всемогущий, как тридцать три Аллаха… И вот он тебе говорит: помысли, старче! Чего желаешь, все исполню!
– Телепаты не способны к дальним межзвездным перелетам, – компетентно заявил Бянус, прожевав ломоть ветчины. – Они живут в обществе открытого мышления, и если лишить их связи с этим обществом, то есть привычного ментального фона, наступит регресс и скорая психологическая дезинтеграция.
– Но все-таки, – настаивал я, – что бы ты попросил?
– Гарем, – подсказал Симагин. – Но большой.
Сашка, однако, призадумался, с интеллигентной тоской глядя в пустую рюмку.
– Ежели по большому счету и без дураков, я пожелал бы узнать Великую Тайну Бытия, – молвил он, вздыхая. – Куда мы идем после смерти? Конец ли она всему или только начало? Исчезнем ли мы, распавшись прахом, или душа бессмертна и смеется над телесной гибелью? А если так, что ждет ее? Кружение в астральных безднах? Какая-то метаморфоза с памятью, глобальная амнезия, чтоб отрешиться от земного, от бед и радостей, любви и злобы? А может, наша душа соединится
– Мудрец ты наш! – произнес Симагин со слезою в го лосе. – Гермес Трисмегийский! Ну по такому поводу…
Он наклонился, пошарил в портфеле и вытащил непочатую бутыль «Политехнической».
– Вот это дело! Одобряю! – сказал Сашка. – А не продолжить ли нам посиделки в гостиной?
– Разве тут плохо?
– В гостиной телевизор есть, – пояснил Бянус, – и сегодня в двадцать один пятнадцать будут показывать девочек. То ли топ-моделек, то ли поп-звездулек. Желаю насладиться красотой!
– Я кивнул.
– Ладно, тащи провизию в комнату. Что тут осталось? Шпроты, паштет… Ветчину ты прикончил?
– Ага! Всенепременно! – Бянус прижал к груди бутылку, подхватил шпроты, блюдце с паштетом и удалился.
– Что-нибудь слышно? – спросил я Симагина заговорщицким шепотом. – Ну о нашем деле и моих хрумках?
– Слышно, – с задумчивым видом протянул Алик, ковыряя вилкой в селедочной банке. – Слышно, Серый, да пока не видно!
– Чего не видно?
– Концов. Они, похоже, посредники. Если и в доле, так на полпроцента. А кто там за ними… – Симагин прищурил левый глаз, хлопнул меня по спине и приободрил: – Ничего, Серега, разберемся! Не звонят тебе больше, не торопят?
– Нет.
– Вот и мы не будем торопиться. Целься в колено, стреляй в лоб!
– Эй, где вы там? – раздался протяжный зов Бянуса. – Рюмки тащите!
В сопровождении Белладонны мы перебрались в комнату. Она не против общества, но каким-то чудом усекает, приятны ли мне гости. Если неприятны, прячется в маминой спальне и дремлет, тогда как приятным дозволены всякие вольности, от щекотания брюшка до нежного почесывания за ушами. На этот раз она развалилась у Алика на коленях. Хорошие у него колени, просторные; очень подходят для ребятишек и зверей.
Вторая бутылка «Политехнической» прошла в темпе вальса, и я немного захмелел.
– Человек, друзья мои, есть хомо сапиенс, который может и хочет, – процитировал классиков Бянус, опрокидывая последнюю рюмку.
– А потребности должны идти у нас как вглубь, так и вширь, – откликнулся Алик, закусывая шпротами.
– Временное удовлетворение матпотребностей произошло, можно переходить к удовлетворению духпотребностей. – Отставив рюмку, Сашка сграбастал пульт и включил телевизор.
Но, к его великому разочарованию, девочек не показали – так, промелькнула одна брюнетка, восходящий секс-символ в лосинах и топике. Главным блюдом был ее лысый толстый менеджер, который нудно излагал о воспитании звезды эстрады, о том, чего и сколько в нее вложено, как обучали ее изящным манерам, танцам, пению, а заодно чтению и письму.
– Это будет исполинша духа и корифей! – недовольно пробормотал Сашка, корча лысому жуткие рожи.
Тут Симагин взглянул на Бянуса, перемазанного маслом от шпрот, затем – на часы, встряхнул пустую бутылку и железным голосом произнес:
– Возможность уничтожения объекта по регламенту по мер пять исчерпана. Переходите к водным процедурам и помните, что ваша лицензия на убийство истекает в двадцать два ноль-ноль!
– Какое убийство? – вякнул Сашка, но Алик уже тащил его в ванную.