Заклятое золото
Шрифт:
Раймар окинул брата удивленным, испытующим взглядом.
— Ты, по-видимому, собрал очень точные сведения, — начал он, но майор перебил его громким смехом и словами:
— Да помилуй, Эрнст! Неужели ты не понимаешь, что задумал гениальный Максль? Он хочет жениться на наследнице и продолжать борьбу за существование уже миллионером. Поэтому-то он и свалился сюда как снег на голову. И это-то он называет «становиться на ноги»!
— Я не понимаю, что вы находите во всем этом удивительного! — с оскорбленным видом заговорил Макс. — Я часто бывал в доме Марлова и вскоре по настоятельной просьбе его дочери
— Как ты ни красив, Максль, но ты вовсе не в моем вкусе, — сухо заметил майор. — Впрочем, о вкусах не спорят, и даже миллионерша может оказаться очень нетребовательной в некоторых отношениях.
Макс счел ниже своего достоинства отвечать на этот выпад и обратился к молчавшему до сих пор брату.
— Разумеется, мне нет ни малейшей надобности, скрывать от тебя свои желания и надежды, но это, конечно, останется между нами. Еще ничего не решено, но я думаю, что имею основание надеяться. Тогда мне больше не придется утруждать тебя — ты и так достаточно многим пожертвовал для меня.
— Я приносил тебе жертвы как будущему художнику, — остановил его Раймар, — но, судя по твоим словам, ты отвернешься от искусства, едва только женишься на миллионерше.
Молодой человек на мгновение смутился от этих резких слов, но тотчас же небрежно пожал плечами.
— Ты, кажется, упрекаешь меня в том, что я везде умею быть счастливым. Не обижайся на меня, Эрнст, но ты уже десять лет сидишь в Гейльсберге, а что могут знать в этом захолустье о свете и его требованиях? Ты знаешь свет по прошлым воспоминаниям, когда он еще сохранял романтический оттенок, а мы, дети настоящего, не тешимся больше иллюзиями. Мы видим жизнь такой, какова она есть на самом деле, и считаемся с этим; поэтому будущее принадлежит нам, а ты со своим будущим уже покончил.
С этими словами он встал, подошел к клумбе и, сорвав цветок, воткнул его в петлицу.
— Послушай, Эрнст, — вполголоса проговорил майор, не в силах скрыть свое раздражение, — если ты позволишь этому глупому мальчишке читать тебе нравоучения и обращаться с тобой как с прадедушкой, то я сам скажу ему всю правду.
Раймар сделал отрицательный жест и также встал.
— Макс!
Молодой человек с удивлением оглянулся. Лицо брата было спокойным, но в его голосе слышались глубокая горечь и презрение.
— Желаю тебе осуществления всех твоих планов, но прошу оставить меня в покое и избавить от твоих мудрых поучений. Ты в первый раз позволил себе со мной такой тон, но я желаю, чтобы это был и последний; у себя в доме я его не потерплю. Ты, очевидно, совершенно позабыл, что именно удерживало меня в Гейльсберге. Я хотел избавить тебя и мать от нужды, старался открыть перед тобой широкую дорогу, навсегда закрытую для меня; теперь же, когда ты уже стоишь на этой дороге, ты начинаешь охотиться за богатой женой, к которой, по-видимому, не питаешь никаких чувств. Ты готов выбросить за борт и талант, и искусство, и все свое будущее, чтобы на деньги этой женщины купить то, что ты называешь наслаждением жизнью, — жизнь без труда, без цели и смысла, ленивое прозябание
— Аминь! И да будет тебе стыдно, Максль! — заключил майор, следуя за своим другом, направившимся в дом.
Макс с удивлением смотрел им вслед, абсолютно не понимая, чего ему надо стыдиться. Однако мало-помалу он начал осознавать, что с ним, не признающим никаких авторитетов, поступили как со школьником, да вдобавок еще выбранили. Хотя он и был возмущен до глубины души, но и не думал об отъезде из Гейльсберга. Ему надо было, во что бы то ни стало остаться здесь, чтобы сблизиться с молодой миллионершей; следовательно, необходимость требовала подчиниться брату. Да, давно пора было освободиться от этой зависимости!
Между тем майор Гартмут, войдя в дом, дал полную волю своему гневу:
— Недурненький субъект вышел из Максля! Вот тебе и награда за все твои жертвы! Этот молодец до тонкости изучил современную манеру общения и трещит, как сорока, конечно, не понимая ни бельмеса. Кажется, сегодня ты впервые увидел его во всем великолепии.
Эрнст пожал плечами. Лицо его все еще сохраняло горькое и презрительное выражение.
— Макс лишь изредка и ненадолго приезжал сюда, — сказал он, — и всегда бывал настолько умен, что до известной степени церемонился со мной, пока нуждался во мне; теперь же он, по-видимому, находит это совершенно лишним.
— Да, миллион, которого он еще не получил, совсем затуманил ему голову, — насмешливо произнес Гартмут. — Жаль, что этот болван так поразительно красив! Но миллионерши обычно не отличаются духовным богатством, и его глупость при совершении сделки, пожалуй, не будет принята в расчет. Во всяком случае, ты был еще слишком мягок; я бы совершенно иначе говорил с ним. Если он еще раз посмеет при мне упомянуть об «уже законченной карьере», то да хранит его Господь!
Раймар собирался что-то возразить, но в эту минуту открылась входная дверь, и в комнату влетел пожилой господин, второпях едва успевший поздороваться.
— Что же это значит, Эрнст? — с упреком воскликнул он. — Добрая половина города уже знает, что Макс здесь, а я только что узнал об этом от бургомистра; он слышал это от докторши, а той сказал аптекарь, видевший, как Макс проезжал по улице. Почему ты сразу же не послал его ко мне?
— Макс совсем неожиданно приехал вчера поздно вечером, — ответил Эрнст, — и, наверное, побывал бы сегодня у тебя, дядя Трейман.
Нотариус Трейман был маленьким подвижным старичком лет за шестьдесят, но еще живым и крепким, с седыми волосами и острыми серыми глазами.
— Мое почтение, господин майор! — обратился он к Гартмуту, с которым уже познакомился. — Ну, как вам нравится наш Гейльсберг? Интересен, не правда ли? Но вы еще не осмотрели важнейших достопримечательностей. Вы должны побывать в ратуше, где у нас целая коллекция исторических документов, оружия, орудий пыток, относящихся к процессам о ведьмах. Мы восстановили целую камеру пыток, и вы непременно должны ее посмотреть.
— Благодарю, меня не тянет в камеру пыток, — сухо ответил майор. — Вот если бы вы нашли старинный монастырский подвал, конечно, не пустой — это было бы интересно.