Заклятые подруги
Шрифт:
— Нельзя.
— Можно узнать, почему?
— Завтра у меня серьезный разговор с Косулей. До завтрашнего дня все тучи должны рассосаться.
— Нереально, — вздохнул Романов.
— Перезвоню тебе через полчаса. Будь на месте, — коротко кинул Юра.
Что эта мартышка могла такого поведать Вите? Что, что именно? Да все, что угодно. Небось Стрелецкий с ней в постели-то откровенничал. Думай, Юра, думай. Мало явиться к Косуле: здрасьте, я ваша тетя. Что-то в клюве надо принести, что-то ощутимое, доказательное, существенное. А такая с виду курица. Впрочем, Алевтина всегда предупреждала: бойся Ларису, никогда нельзя предугадать
Юра, Юра, не о том думаешь ты, Юра. Ты лучше мозгуй, что теперь делать, как быть?
Кудряшов встретился с Юрой Агольцовым в 13.45. Юра на неприметных, простеньких «Жигулях» подъехал прямо к кованой ограде управления на Петровке. Завидев Кудряшова, вышел из машины, махнул рукой, мол, здесь я, приятель.
Усевшемуся рядом оперативнику коротко кинул:
— Верещагина у Виктора Косули. В Малаховке. Нужна? Едем.
— Что, вот так, вдвоем? У него там крепость Брестская. Нас еще на дальних подступах расстреляют, — автоматически оценил ситуацию Слава.
— Я позвоню — не расстреляют, — успокоил Агольцов.
Кудряшов с интересом уставился на него, хмыкнул удовлетворенно.
— Много я о тебе слышал, Юрий Петрович, но такого даже от тебя не ожидал. Честно. Ты думаешь, ее там в плен взяли?
— Так едем? — со скучающим видом переспросил Агольцов.
Кудряшов поколебался для проформы. А какие варианты? Теперь, когда известно, где Верещагина, допускать Агольцова первым, без сопровождения, до этой встречи — все равно что собственноручно даме пулю в лоб пустить. Согласно кивнул.
Юра с готовностью потянулся к телефонной трубке:
— День добрый. Агольцов беспокоит. Виктора Сергеевича могу услышать?
Подождать пришлось прилично. Агольцов уверенно вел машину, не смущаясь затянувшимся молчанием.
— Виктор, — наконец произнес Юра, — я освободился, как обещал. Еду к тебе. Не один. Человек со мной. Примешь?
И хладнокровно отключился от связи.
— Ну вот, — сказал так, словно разрешил главнейшую из своих проблем.
— А дальше-то что? — любознательно осведомился Кудряшов. — Ты бы меня, Юрий Петрович, посвятил, что ли, в планы свои. Лучший экспромт, как известно, подготовленный экспромт.
— Не будем, Вячеслав Степанович, взаимную невинность изображать, ладно?
— Не будем, конечно, — без запирательств дал себя уговорить Кудряшов. — Но я так понимаю, что мы должны все же выработать программу совместных действий. Высоким договаривающимся сторонам не пристало друг другу баки забивать.
— А что тут вырабатывать? Ты Ларису забираешь. Я и Косуля внимательно выслушиваем твои рассказы о милицейской операции по моей дискредитации. Вот и все.
Кудряшов призадумался.
— Но тогда, — спросил он, — как будем Ларисину информацию нейтрализовывать? Не
— Почему ты считаешь, что у нее есть какая-то информация против меня?
— А то нет…
— Ты не понял, — заиграл желваками на скулах Агольцов, — я не спрашиваю, как в натуре дела обстоят. Я спрашиваю, почему ты так считаешь?
— За лоха держишь? — попрекнул Слава.
Агольцов медлил с ответом, прикидывал, так ли возможно было менту просчитать расклад. Пришел к выводу: вполне.
— Есть предложения? — поинтересовался.
— Нет, — честно сказал Кудряшов.
— Тогда бери на себя.
Слава взвесил такую возможность. Хлипковато.
— Попробую, — сказал он.
Лариса Верещагина сидела в плетеном кресле на открытой веранде дома Косули, пила кофе и курила. Ужасное это состояние, когда не можешь ничем заняться, не получается ни на чем сосредоточиться, все вызывает одно только усталое раздражение. Пустота. Вялая, ватная пустота. И главное, непонятно, когда наступит просветление. Ларису нисколько не волновал вопрос: чем все закончится? Она страдала только от неизвестности: когда? Даже в голову не приходило вспомнить, что она все же астролог и кое-что смыслит и в прошлом, и в будущем. Земля ушла из-под ног. Какая тут астрология? При чем тут астрология? У Ларисы сейчас не было сил взглянуть на себя со стороны. Но она пребывала в категорической уверенности: все сделано правильно по единственно возможному сценарию.
Когда Лариса, выйдя из больницы, подумала о Викторе Косуле, у нее еще мелькнуло осторожное сомнение. Но теперь от него не осталось и следа. Впервые за многие годы Лариса не позаботилась о последствиях своих действий — ни для себя, ни для окружающих. Она просто обязана была это сделать. Должна, а там — трава не расти.
Она не помнила, как гнала машину в Малаховку, как переговаривалась с охранниками, выяснявшими, что ей, собственно, требуется от хозяина. До конца она осознала, что происходит, только увидев перед собой этого статного, моложавого, но уже седеющего господина, предупредительно предложившего ей присесть и перестать волноваться.
И лишь тогда Лариса поняла, что явиться сюда ей следовало раньше. Гораздо раньше. Когда все еще были живы.
Ну а теперь — только ждать. Томиться и бессмысленно ждать.
Где-то при въезде на дачные гектары, у будки охраны послышалось шуршание шин, разговор, шум открываемых ворот. Лариса обернулась, чтобы посмотреть на дорожку, ведущую к дому. Сердце гулко ухнуло.
Поравнявшись с верандой, гости вежливо поздоровались, не выразив, впрочем, никакой радости от встречи. Слонообразный парень, сопровождавший прибывших, даже не взглянул в Ларисину сторону. Он вел гостей к хозяину, не подозревая, что те явились вовсе не по его душу.
Лариса на секунду закрыла руками лицо. Ну что ж, она готова. Она уже ко всему готова. Ждать осталось недолго, каких-нибудь пять-десять минут.
Через четверть часа слонообразный возник в застекленном проеме. Лариса молча поднялась и пошла вперед.
Мужчины встали при ее появлении. Слава с улыбкой подмигнул ей: мол, ерунда, прорвемся. Агольцов смотрел серьезно и сосредоточенно. А для Косули это был цирк. Шапито. Должно же быть в самом деле возмещение хотя бы морального ущерба. Данный расклад — вполне подходящая сатисфакция.