Заклятые подруги
Шрифт:
— Боже мой! — молодая женщина, сидевшая в уголке, подняла глаза к потолку. — Говорите что хотите. Я вам больше ничего объяснять не буду. Вы жестокий, тупой человек.
— За оскорбление ответите, — вступился за друга Кудряшов. — И вообще, гражданочка, вы здесь не на базаре: «буду — не буду». Обязаны отвечать — по закону.
Верещагина смерила Кудряшова таким взором, будто он объявил себя сейчас, прилюдно, наследником царского престола, отобрав этот титул лично у нее, Верещагиной.
— Вы на меня взгляды не кидайте, — нашелся Слава. — Прокурор санкцию
— Не подписал и не подпишет, — засмеялась вдруг Верещагина, нахальная такая дамочка.
— Подпишет. Если выяснится, что вы врете!
Нет, Воротов положительно был в ярости. Никогда Кудряшов не слышал, чтобы галантный Игорь так разговаривал с женщинами.
Верещагина замолчала, всем своим видом изображая крайнее пренебрежение к происходящему. Даже какая-то тень сожаления промелькнула по ее лицу: мол, не ведают, что творят, какой с них спрос?
Воротов бросил трубку телефона.
— Молчит телефон у вашей подружки. Значит, так. Вы, Вячеслав Степанович, посидите с задержанной, послушайте ее сказки, а я сейчас все выясню и приду. — И выскочил как ошпаренный.
Верещагина молча курила, покачивая ногой. Размер обуви у нее был цыплячий — максимум тридцать пятый. Ручки маленькие, косточка на запястье торчала словно у худенького ребенка. Как говаривала бабушка Кудряшова, маленькая собачка до старости щенок. Сигарета Верещагиной не шла — как если бы курила пионерка. Но при всей этой цыплячьей внешности было в ней что-то очень взрослое, не во всех даже сорокалетних женщинах встречающееся. Кудряшов поразмыслил и решил, что это ее порочность. «Порочная она женщина», — подумал Кудряшов и посмотрел на Верещагину с интересом. Добродетель нуждается в украшении — порок притягателен сам по себе. Что верно, то верно.
— У вас есть какой-нибудь журнальчик, полистать пока? — явно издевалась Верещагина.
— Ничего. Скоро вам будет весело.
— Мне-то весело не будет, это точно, — бравада куда-то подевалась, на Кудряшова смотрела сейчас совсем другая женщина — женщина в горе, ранимая, страдающая.
Помолчали немного. Вдруг Лариса тряхнула головой, и Кудряшов поразился мгновенной смене ее настроения.
— А вот скажите, Вячеслав Степанович, ведь вы совсем не такой, как ваш друг. — Верещагина лукаво прищурилась. — Вы ведь, Вячеслав Степанович, Лев, наверное, по гороскопу?
Кудряшов хотел сказать что-то вроде: вопросы тут будем задавать мы. Но решил, что это слишком уж шаблонно прозвучит для работника уголовного розыска. Шаблонов он старался избегать.
— Да. Я — Лев, — гордо ответил.
— Вот я и удивляюсь, как вы сподобились выбрать себе эту профессию? Здесь нужно так много Сатурна…
— Чего-чего? — угрожающе пророкотал Кудряшов.
Верещагина рассмеялась и махнула рукой.
— Не бойтесь.
— Я? — «Ну и наглость!»
— Я не хотела вас обидеть, — примирительно сказала Верещагина. — Никто не лишен чувства страха. Страх — это такая же реакция организма на опасность, как боль. Без страха человек не смог бы прожить и дня. Он обязательно попал
— Вас, например, не спас.
— Да, если бы я знала, что всё так обернется, — звонить в милицию побоялась бы. Знаете, мне эти посиделки с вами… Но ведь надо же было что-то делать. Человека убили.
— С чего вы взяли, что убили?
— Но ведь Алевтины больше нет. — Верещагина пристально посмотрела на Кудряшова. — Как это случилось?
Кудряшов молчал, решая, что ему сейчас выгоднее — послушать версию Верещагиной или потомить ее.
— Расскажите, пожалуйста, — попросила Лариса.
— Коляда… — Кудряшов замялся, подбирая пассивно-нейтральный глагол, — упала из окна своей квартиры.
Верещагина снова потянулась к пачке сигарет.
— Это, может быть, несчастный случай, — неожиданно для себя сказал Кудряшов. Ему почему-то захотелось утешить эту женщину. — Или самоубийство.
— Несчастный случай? — мотнула головой Верещагина. — Алевтина нанимала соседку окна мыть. И вообще безумно боялась небытия. О самоубийстве вообще говорить смешно, — добавила устало.
Они помолчали.
— На Алевтине были кольца, когда ее… когда она погибла?
— Кольца? — переспросил Кудряшов. — На руках? Нет, не было. Это важно?
— Это значит, — глядя Славе прямо в глаза, сказала Верещагина, — это значит, что Алевтина впустила кого-то из своих, не постороннего человека и не клиентку. Для чужих она всегда надевала кольца. Много колец. Разных. Вы их нашли?
— Я не помню, — честно признался Кудряшов, — надо посмотреть. Ценные кольца-то?
— Как для кого, — усмехнулась Верещагина. — Я только не могу понять, за что? — задумчиво протянула она.
— В доме беспорядок. Может быть, что-то и искали. Насчет колец посмотрим, но вот компьютера Коляды, например, мы так и не нашли.
— У Алевтины никогда не было компьютера, — автоматически, думая о чем-то своем, сказала Верещагина.
— Был компьютер, Лариса Павловна.
Верещагина очнулась.
— Не было, — заверила она.
— Был, — вздохнул Кудряшов. — Куча аксессуаров имеется. Дискетки пустые, мышь, сканер, описание «Виндоуса» с пометками, сделанными рукой Коляды… Словом, поверьте, был в доме компьютер. Скорее всего ноутбук. Только вот делся куда-то.
— Я Алевтину знаю много лет, — терпеливо втолковывала Верещагина. — Лично я много раз ее уговаривала начать работать с компьютером, убеждала, объясняла, что так удобнее, что так быстрее. Алевтина была абсолютно неспособна к современной технике. Она ее боялась. Как огня. У нее вся вегетатика расстраивалась, когда нужно было каким-то образом с техникой контактировать. Да нет. Какой компьютер? Это невозможно!
В кабинет вошел Воротов, и по его лицу Кудряшов понял, что Игорь держится из последних сил.