Заколдованная земля
Шрифт:
Когда же половина нашей компании переправлялась на другую сторону, доходила очередь до саней. Тут требовалась величайшая осмотрительность.
Поддерживаемые и спереди и сзади на веревках, одни за другими переправлялись они через опасные места.
Однажды был случай, что в момент, когда сани должны были вот-вот коснуться противоположного края пропасти, мост рухнул, и, только благодаря веревкам и хорошей укладке багажа, удалось нам перетащить упавшие сани через край льда. Оставшиеся должны были потом обойти трещину или же искать другой мост и делать попытку перебраться через него.
Утомителен был обход
Двигались мы вперед с отчаянной медленностью, отклоняясь то вправо, то влево; когда же начался вечер, и мы сделали остановку, мрачные горы, озаренные синевато-красным блеском, торчали перед нами все в том же отдалении, поднимая к красному небу свои окровавленные зубцы.
Мы поставили палатки и, пока варилась гороховая похлебка, рассуждали о завтрашнем дне с таким жаром, как будто бы и не бодрствовали двух дней под ряд.
Надежда с величайшей заботливостью взялась за обязанности хозяйки. Не думая о себе, она смотрела только за тем, чтобы скорее отдохнули мы.
Теперь наша спутница должна была довольствоваться для ночлега уделенным для нее спальным мешком. Это большая разница по сравнению с теплым купэ автомобиля, снабженным всем современным комфортом. Но девушка и не думала об этом. Не говоря лишнего слова, отправилась она на покой.
Утром мы увидели, что погода изменилась. Дул непрерывный ветер. Он был похож на те фёны, которые дуют зимой в некоторых местах южной Гренландии. Он был немного влажен. Снег сделался мокрым и еще более затруднил нам путь. Мы должны были напрягать все силы, чтобы двигать сани.
Удивительная прозрачность воздуха создала жестокий оптический обман. Мы видели все подробности гор: их наполненные снегом овраги, борозды и зубцы и каждую грань их темно-серых и черных боков. Они казались нам так же близки, как и вчера, и, вместе с тем, так же недостижимы. Это был тяжелый экзамен нашему терпению.
Наконец, еще через несколько километров я уже не мог дольше бороться с своим томлением. Немного отдохнув, я устремился на лыжах вперед.
Ледяная равнина делала здесь выгиб кверху, к подножию гор. Под лучами солнца верхний слой снега таял, и небольшие ручейки стекали в трещины. Местами был виден лед очень пористый, покрытый теми криолитовыми отверстиями, про которые так много говорит путешественник Норденшельд.
Высоко надо мною поднимались к облакам темные массы скал. При поверхностном определении их вершины могли быть на семьсот или восемьсот футов выше ледяной равнины. На севере, казалось, этот сплошной ряд «нунатаков» достигает еще большей высоты.
Я заметил там пик, острый как зуб, темный, поразительно похожий на Матергорн. Угрюмо торчал он в холодной вышине, окруженный в середине, как дымом, быстро бегущими облаками.
Я отстегнул лыжи, перескакивая через неровности льда, подбежал к скале и коснулся рукой холодного черного гранита.
Сильное чувство восторга охватило меня при прикосновении к камню, и мой взгляд с удовольствием и облегчением любовался его темным цветом после стольких дней ослепительного снежного блеска.
Надо мною висели каменные, растрескавшиеся от суровых морозов стены, и камни в тысячи тонн весом лежали внизу на льду, наполовину вмерзнув в него.
Мы оставили Сива с собакой
Это был тяжелый подъем. В ущелье лежал сыпучий снег, и мы погружались в него по пояс. Для большей безопасности мы были соединены друг с другом веревкой. С успехом воспользовались мы и крепкими, окованными на концах, лыжными шестами.
Вскоре нам пришлось подниматься по очень крутому горному склону почти на сто шестьдесят метров над лагерем.
Много раз мы приходили в отчаяние, думая, что не найдем дальнейшей дороги, и, тем не менее, нам удавалось продвигаться вперед. Лед нависал над нашими головами. Сваливались снежные комья. Камни срывались и падали с грохотом в глубину.
Через три часа тяжелых усилий мы наткнулись на небольшой ледник, высекли во льду тропинку и осторожно миновали и это препятствие.
Тотчас после этого мы очутились в настоящем лабиринте каменных стен, камней и утесов. Это была верхушка платформы, увенченная скалистыми, абсолютно недоступными остреями. Потом мы перебирались через груды камней, нагроможденных здесь от первобытных времен.
Когда же утомившись мы остановились, чтобы собраться с духом, небольшая птичка вылетела из какой-то расселины и чирикая уселась недалеко от нас на камне.
Это был снежный подорожник, неустрашимый маленький певец дикого севера. Вид его подействовал на нас, как нежный привет кого-то, особенно любимого нами. Милая пташка поглядывала на нас черными глазками и улетела, когда я стал приближаться к ней.
Уже два раза замечал я в расселинах лишайники и с трепетом думал об этом чуде...
Выше и выше! Еще несколько метров. Сделав последнее усилие, я вскочил на каменистую плоскость и втащил за собою Надежду.
Мы нагнулись над краем огромной пропасти и увидели море седых туч, свивающихся клубом и перекатывающихся паров, которые поднимались кверху и через ущелья хребта уносились, захваченные ветром, в ледяную пустыню.
То там, то здесь зеленоватый ледник спускался в глубину, и снежное поле светилось сквозь туманы.
Мы стояли на краю какого-то гигантского скалистого стола, нависшего над бездной. Холодный ветер свистел вокруг нас, выл и гудел в каменных ущельях за нами. Тучи кружились, волновались, опускались и грудились одна на другую. И вдруг, как бы по приказанию жезла чародея, облака под нами разорвались. Тогда кто-то из нас сказал тихим голосом, полным сомнения и робкого вопроса.
— Лес?!
— Лес!!.
Глубоко-глубоко под нами ежился по склону гор угрюмый хвойный лес. От него поднимались туманы и ползли вверх по альпийским лугам, по ледникам, которые почти касались крайних деревьев.
Лишь на мгновение мы увидали эту чудную картину. Потом тучи сдвинулись, и под нами был только седой хаос, какой-то огромный котел, наполненный кипящими парами...
XV.
Словно во сне вспоминаются мне следующие вслед за этим события: наш обратный путь — головоломная переправа саней и багажа через стену скал к склону горы. Наконец-то здесь было нечто определенное.