Заколдованная земля
Шрифт:
Но откуда же это золото?.. Несчастный сбирал его со страстью во время своего одиночества.
Нашел он его, очевидно, в русле реки Надежды, и это обстоятельство выяснило мне странность его поведения, когда мы увидели у ледника Снеедорфа остатки автомобиля. Он заметил там самородок золота и старался утаить свою находку. Он жил потом изгнанником, в сознании своей вины, ужасной жизнью дикаря, следя издали за нашей судьбой.
Через четверть часа Фелисьен заявил, что осаждающих внизу прибывает. Огни запылали в большем количестве, чем прежде. Лихорадочное беспокойство
Вдруг, около десяти часов утра, застучал один из моторов. Быстрей и быстрей билось сердце машины.
Алексей Платонович нажал рычаг и тотчас же снова пустил его. Передняя турбина на один момент начала свое вращение. Циклоплан сделал движение, как пробудившийся от сна зверь.
— Все в порядке! — прокричал Алексей Платонович. Он весь переменился. Сиял и улыбался. Мы пожали ему руку.
Тотчас после этого общими силами мы вытащили циклоплан из пещеры на площадку.
Он обошел в последний раз машину; испытал, осмотрел, нет ли чего лишнего, увеличивающего вес машины. Убедился, правильно ли работает руль. Потом он открыл дверцы своей будки.
— Садиться! — скомандовал он пискливым голосом.
— Да и время. Гак-ю-маки идут в общую атаку, — произнес Снеедорф.
С колебанием подошел я к машине. Скрытые сомнения и опасения волновали меня. Все это было уж слишком необыкновенно. Купэ были низки, как раз только для сидения. На француз уже исчез со Снеедорфом в одной будке, и мне осталось лишь последовать их примеру.
— Ну, дорогой друг, — послышался мягкий голос Надежды.
Я бросил напоследок беглый взгляд на отдаленный, покрытый снегом край, на машину, стоящую в ожидании на краю пропасти. Дверцы захлопнулись. Со сжиманием сердца уселся я, но волнение прошло почти моментально. Оно уступило место сильному беспокойству: чем-то все это кончится?
Я опустил окошечко. Но в то же время я услышал слабый шум у остатков нашей ограды, и звериная голова гак-ю-мака осторожно показалась из-за камней.
Моторы пошли в ход. Турбины завыли с постепенно увеличивающейся бешеной быстротою.
Голова моментально исчезла, пораженная ужасом.
Циклоплан тряхнулся, двинулся и легко и плавно направился к краю террасы.
Мы все издали легкий крик. Машина перегнулась через край в пустоту и падала.
Взглянув вниз, я увидел тех гак-ю-маков, которые оставались внизу, окаменелыми от страха. Чудовище падало им прямо на головы.
Но во-время двинулся руль, и машина поднялась по параболе от земли к небесам... Глубоко, глубоко под нами исчезли троглодиты, и мы не слыхали их последнего воя.
Внизу остались занесенные снегом леса. Весь край становился глубже. Очертания исчезли. Громадную котловину прикрыла тонкая серебристо-опаловая мгла. Машина пролетала через редкие облачка. Месяц стоял в глубине пространства, мертвый, неподвижный, яркий. Слышались лишь удары мотора.
Машина летела на высоте восьми тысяч футов. Заколдованная земля исчезла, и мы с быстротой ласточки приближались к пограничным горам.
Упернивик в это время года лежит словно под заклятьем. Может быть, Алексей Платонович выбрал Годтгааб или Юлиенгааб ?
Мы не могли сказать, так как, хотя это и кажется странным, не обменялись относительно этого в последний час перед отлетом ни единым словом. Я знаю только, что у Алексея Платоновича был разговор о чем-то со Снеедорфом...
До сих пор все шло наилучшим образом. А все же нам не пришлось так легко выбраться. Грозный враг, о котором мы не имели и понятия, гнался за нами.
Заколдованная земля выслала его догнать улетевших смельчаков, которые дерзко могли открыть ее вековечные тайны. Ураган шел из центральных частей края.
Я видел через заднее окно, как его черная пасть поглотила месяц, как распустил он по небу исполинские щупальцы, чтобы схватить улетающую машину.
Алексей Платонович заметил приближающуюся опасность, и машина понеслась быстрее. Но, тем не менее, мрак приближался. Над нами небо было еще ясно и полно звезд. Но через несколько минут ураган захватил почти треть небосвода, и страшная черная тень легла на лед. А потом ураган догнал и нас.
Равнина, до сих пор мертвая, пришла в движение. Снежная пыль поднималась, как дым, и двигалась, как прибой, безудержно вперед. Высоко крутившиеся снежные вихри алчно вздымались в воздухе.
Алексей Платонович напрасно пытался подняться над областью бури. Ветер каждый раз сбивал его внизу. И затем нас окутало облако дико крутящегося снега. Небо исчезло и наступила безнадежная тьма.
Циклоплан, подхваченный страшным воздушным течением, несся вперед с быстротой, во много раз превосходившей быстроту турбин. Руль совсем отказался от службы. Мы отдались во власть бешеным стихиям.
К этому присоединилась новая опасность. Снег налипал на крылья аэроплана и отягощал их. Весь аппарат мало-помалу спускался в опасную близость к леднику, Окна также были закутаны снегом.
Поверхность льдов понижалась по направлению к морю, и циклоплан летел низко над равниной, в снеговом дыму, несомый, как увядший лист. О том, чтобы снизиться, нечего было и думать. Но вихрь мог нас занести далеко, далеко в неприступные ледяные поля Дэвисова пролива.
Вдруг раздался удар. Я был сбит со скамьи и отброшен к противоположному окну, которое, к счастью, выдержало. Надежда глухо вскрикнула. Машина ударилась колесами о ледник, отскочила и продолжала лететь.
Я уже успокоил было девушку, — но тут произошел удар гораздо более сильный. Окна треснули, и поток ледяного воздуха и снежной пыли ворвался к нам и наполнил купэ. Скрип и резкие удары послышались под нижней настилкой купэ. Машина поднималась и качалась, как раненая птица. Она тащилась по льду.