Заколдованная

Лоуэлл Элизабет

— Ну, тогда я согрею тебя, не сомневайся. Усмешка Дункана стала шире. Он отбросил плащ. За ним тут же последовала рубашка. Неторопливыми, заботливыми движениями, рождавшими одновременно мучения и восторг, Эмбер снова натянула плащ на плечи Дункана и скрепила его сбоку.

Янтарный талисман у него на груди сиял и переливался каким-то таинственным светом, словно вобрал в себя часть огромной жизненной силы Дункана. Эмбер наклонила голову и легонько коснулась древнего амулета губами в знак почитания.

Лишь после этого она

поддалась искушению, которое неотступно преследовало ее — зарылась пальцами в облако темных волос, покрывавших его грудь. С закрытыми глазами и играющей на губах улыбкой она стала «месить» его, как это делает довольная кошка, пробуя мускулистую плоть Дункана ногтями, похожими на нежные выпущенные коготки.

— Мне нравится трогать тебя, — тихо сказала Эмбер. — Когда ты спал своим странным сном, я провела много часов, растирая тебя янтарным маслом, чтобы прогнать жар.

— И это помогло?

— Конечно. Янтарь известен своей способностью изгонять из тела огонь.

— Сейчас он бы на меня не подействовал, — улыбнулся Дункан.

— Почему же?

— Я весь горю от твоих рук.

Эмбер в этом не сомневалась. Она ощущала страстный жар, идущий от тела Дункана.

Мало того, она чувствовала, как истинность его слов льется в нее через прикосновение.

— Будто купаешься в волшебном огне, — прошептала она.

— О чем ты говоришь?

— Когда я прикасаюсь к тебе, я чувствую твою страсть. Улыбка, которой Дункан ответил Эмбер на ее слова, была почти свирепой, но Эмбер не испугалась. Она ощутила его правдивость, и эта правдивость была для него сдерживающим началом. Он дал ей клятву, а такой человек, как он, скорее умрет, чем станет клятвопреступником.

— Но я должна тебе кое в чем сознаться, — прошептала она.

— Почему? Разве я похож на священника? Эмбер рассмеялась.

— Нет, ты похож на того, кто ты есть, — на воина, в ком мужество сочетается с чувственностью.

— Тогда почему ты хочешь исповедоваться передо мной?

— Потому что я только что поняла, что растирала тебя маслом еще долго после того, как опасность горячки миновала.

У Дункана перехватило дыхание.

— Правда?

— Да, — призналась она.

— Зачем?

— Ради запретного наслаждения, которое давало прикосновение к тебе.

Кончик одного из пальцев Эмбер случайно задел сосок Дункана. Внезапный прилив наслаждения, прокатившийся по всему его телу, она ощутила так ясно, словно услышав крик страсти. Ее пальцы вернулись обратно, задержались и стали играть соском с непостижимым искусством, которое не могло проистекать из опыта — его у Эмбер не было. Единственным ее надежным проводником в этом чувственном путешествии была способность воспринимать ответные ощущения Дункана.

— А разве теперь прикасаться ко мне не запрещено? — почти грубо спросил Дункан.

— Нет. Это глупо, но не запрещено, — шепотом ответила Эмбер.

— Почему же?

Эмбер наклонилась и поцеловала сначала

один, потом другой сосок. Когда она вслед за этим медленно провела по ним языком, все его тело напряглось от почти невыносимого наслаждения.

— Потому что ты обещал, что здесь с тобой я буду в полной безопасности, — прошептала Эмбер.

— Сегодня, — сказал он, сомневаясь, что хотя бы еще раз устоит перед этим искушением.

— Да, сегодня, сейчас, — подтвердили она, — в этом месте, где древние камни неусыпно стерегут море.

Дункан сжал ладонями лицо Эмбер и впился в ее губы в таком пароксизме желания, с каким не могло идти в сравнение ничто из ранее испытанного Поцелуй был сильный и страстный, полный глубоких ритмов слияния, которое стало для него запретным, ибо он дал клятву.

Эмбер приняла поцелуй и одновременно ответила на него, упиваясь пылом и силой обнимавшего ее мужчины. Ее ногти слегка царапнули ему кожу, и он застонал от наслаждения. Слыша его страсть, чувствуя ее, ощущая ее вкус, Эмбер еще раз медленно провела ногтями по его мускулистой спине.

— Ты сведешь меня с ума, — пробормотал Дункан, не отрываясь от ее губ.

— А мне кажется, что я уже безумна, и все из-за тебя. Со свирепой осторожностью он укусил ее за нижнюю губу.

— Но насколько ты безумна? — спросил он. — Достаточно ли для того, чтобы обнажиться для моих рук и глаз? Достаточно, чтобы позволить мне приобщить тебя к новым ласкам?

Эмбер уловила бурную вспышку желания, пронзившую Дункана при этих словах, и поняла, что больше всего на свете он хочет, чтобы она сказала «да».

Зная это, прикасаясь к нему, веря ему, Эмбер никак не могла сказать «нет».

— Да, — прошептала она.

Руки Дункана сжали ее еще крепче, так что она почти не могла дышать. Под его медленным нажимом она стала клониться назад, пока опять не оказалась распростертой на земле. Плащ соскользнул с нее, обнажив светлые холмики и розовые бутоны, которые рот Дункана заставил упруго стоять.

— Приподними бедра.

Голос Дункана стал почти неузнаваем. Нетерпеливое ожидание, охватившее его при виде полуобнаженной Эмбер, передавалось ей с такой силой, что она едва не лишилась чувств. Она не могла пошевелиться и дышала с трудом.

Эмбер не знала, что Дункан собирался делать дальше. Знала только, что ожидание этого давало свежую пишу бушевавшему в нем пламени страсти.

— Дункан. — прошептала Эмбер.

— Приподнимись, — сказал он. — Дай мне увидеть цветок, в сердцевину которого я по глупости поклялся не проникать. Сегодня.

Дрожа от сотрясавших ее противоборствующих чувств, Эмбер повиновалась. Когда ее бедра приподнялись, его сильные руки стали помогать одежде соскользнуть с нее окончательно. И вот уже она оказалась совершенно нагой, если не считать прикрывавшего спину плаща и ярких чулок на ногах. Ощущение этой наготы одновременно и ужаснуло, и взволновало ее.