Заколоченное окно
Шрифт:
Казалось бы, самоубийство в бою совершенно невероятно. А Бирс скрупулезным психологическим анализом мотивирует закономерность самоубийства («Один офицер, один солдат»).
Храбрость, трусость, самоотверженность, товарищество, ужас перед смертью, преодоление страха - особые и вместе с тем всеобщие темы - выступают в военных рассказах писателя.
Сражающуюся армию Бирс ощущает как нечто целое, как живой организм. И смотрит на военные действия снизу, преимущественно глазами рядового солдата. Гневно звучит обличение спесивого генерала («Офицер
Глубинная связь военных тем с основными мотивами творчества Бирса отчетливо видна в рассказе «Заполненный пробел». Герой рассказа существует в далеком, давно ушедшем прошлом, он потерял память, ему кажется, что все еще продолжается война. Он отбился от армии северян и во что бы то ни стало должен найти свой отряд. Он не верит врачу, случайно встретившемуся на дороге, не верит свидетельствам своих глаз, которые видят морщины на руках. И только взглянув на свое отражение в луже, на старого, седого человека, он на миг понимает, что в беспамятстве прожита целая долгая жизнь.
Незадолго до отъезда в Мексику Бирс посетил места боев, участником которых он был много лет тому назад. Он не терял памяти, он был нормальным человеком, но и он не мог вместить того, что было тогда, в свою теперешнюю жизнь.
В стихотворении Анны Ахматовой «Есть три эпохи у воспоминаний» говорится:
И вот когда горчайшее приходит:
Мы сознаем, что не могли б вместить То прошлое в границы нашей жизни.
Так было у самого Бирса. Так стало - в драматическом сгущении -у героя его рассказа. Особая ситуация - места, знакомые с юности, места, особо запомнившиеся, потому что здесь произошли, вероятно, самые значительные, самые важные события,- эти места неожиданно ставят человека лицом к лицу с его прошлым. А прошлое - давным-давно поросшая мохом могила. Выдержать это столкновение невозможно. Мгновенная драматическая развязка в последнем абзаце завершает повествование, которое началось замедленно, эпически плавно.
Военные рассказы Бирса, при всех их противоречиях, вместе с романом Крейна «Алый знак доблести» - начало правдивого изображения войны в литературе США.
* * *
В американских книгах той поры добро и зло были строго разделены. Представления догматической религии с ее двумя полюсами: Бог - Сатана, господствовали и во взглядах на мораль, на общественное и личное поведение человека, на искусство. Существование в жизни и необходимость в литературе «положительных» и «отрицательных» героев в чистом виде не вызывали сомнений. За редкими исключениями, в американской литературе конца XIX - начала
XX века, даже и в первых книгах критических реалистов, царил еще весьма метафизический взгляд на человека. Хорошее и дурное в нем существовали строго порознь, отделенные непроницаемыми
перегородками. И в этом проявился тот отроческий характер литературы, о котором постоянно говорит американская критика.
Были,
На войне он видел убийства, горе, смерть. Ужас войны он пронес через всю жизнь. Война выступает в глубоком подтексте часто в тех горьких, мрачных произведениях, которые по сюжету своему не имеют никакого отношения к войне.
И вместе с тем годы войны так и остались самыми счастливыми годами, годами истинного братства, близости с людьми. Недаром до конца жизни его друзьями оставались только ветераны войны.
И дорога в искусство была усеяна добрыми намерениями, но прямолинейной связи добра и таланта Бирс не увидел.
Его творчество пришлось на время краха идеалов, утраты веры. «Одно из великих верований вселенной» - так определяет он безверие. В то самое время, когда Бирс работает над «Словарем Сатаны», Твен записывает в дневник: «Шестьдесят лет тому назад слова «оптимист» и «дурак» еще не были синонимами». Здесь историческое объяснение афоризмов Бирса.
«Словарь Сатаны» в наиболее ясной и общей форме воплощает универсальность отрицания. Свергаются, сокрушаются все
современные Бирсу боги, церковные и светские. Самоуверенность, американизм, оптимизм.
«Словарь» построен остро полемически, это как бы серия ответов на общераспространенные убеждения, утверждаемые везде, всеми, кстати, и в тех самых журналах, в которых сотрудничал Бирс.
– Упорный труд может привести каждого американца к славе и богатству, к миллионам в банке и президентскому креслу.
«Труд,- отвечает Бирс,- один из процессов, с помощью которых «А» добывает собственность для «Б».
– Люби Америку, это благословенная страна, избранная страна господа бога, свободная от всех пороков Старого Света.
«Моя страна, права она или нет»,- Бирс еще солдатом мог слышать эти слова Карла Шурца, деятеля гражданской войны.
«Патриотизм,- отвечает теперь Бирс,- легковоспламеняющийся мусор, готовый вспыхнуть от факела честолюбца, ищущего прославить свое имя. В знаменитом словаре д-ра Джонсона патриотизм определяется как последнее прибежище негодяя. Со всем должным уважением к высокопросвещенному, но уступающему нам
лексикографу мы берем на себя смелость назвать это прибежище первым».
«Бизнесмены - оплот нации»,- на все лады кричали газеты, журналы, проповедники.
«Уолл-стрит,- отвечает Бирс,- символ греховности в пример и назидание любому дьяволу. Вера в то, что Уолл-стрит не что иное, как воровской притон, заменяет каждому неудачливому воришке упование на царство небесное».
«Самые улыбчивые стороны жизни и есть самые американские»,-говорил писатель Уильям Дин Гоуэллс.
«Иностранный» (не американский) - порочный, нестерпимый, нечестивый»,- издевался Бирс.