Закон фронтира
Шрифт:
— Бывает и хуже, — сочувственно кивнул Родионов. — Но реже.
С баррикады потихоньку сползали все новые и новые люди, и постепенно вокруг Гоша и Родионова собралась небольшая толпа. Лица у парней оказались симпатичные и донельзя заинтересованные. Им явно хотелось с пристрастием допросить приезжего, но уж больно у него была неприветливая и удрученная физиономия.
— Уникальный случай, — сказал гордо Родионов. — Вы такое видели? Сижу, никого не трогаю, и вот на тебе — одноклассник…
— А ты ошибиться не мог? — вдруг спросил Гош.
— Чего?! — обиделся Родионов.
— Да нет, Рэдди, это я так… Я насчет
— Георгий Дымов, — сказал Родионов с нажимом.
— Час от часу не легче… — пробормотал Гош.
— У тебя прадед был болгарин, — объяснил Родионов. — По фамилии Димов. А здесь его в Дымова переделали. Ты сам рассказывал.
— Родионов, — печально сказал Гош. — А расстояние от Земли до Луны ты, случаем, не помнишь?
Родионов цыкнул зубом и посмотрел на Гоша укоризненно.
— А начальную скорость пули у этой твоей… СВД? — не унимался Гош.
— Успокойся, — попросил Родионов очень мягко. — Я не помню совершенно ничего. Я дурак. Кретин. Полный идиот. Помню, что у меня жена была, Ленка. Красивая. А все остальное — забыл.
— А про меня? — спросил Гош с надеждой в голосе.
— Не обольщайся, старик. Детские воспоминания у меня все на месте. Только вот толку от них… Зато наш класс я помню очень хорошо. Ты с Лехой Романовым за одной партой сидел. А я — сразу за вами.
— Кто такой Леха Романов?… — пробормотал Гош себе под нос.
— В общем, ты — Георгий Дымов, — заключил Родионов. — Отчества не знаю, извини.
— Викторович! — ляпнул Гош и сам от удивления застыл с открытым ртом.
— Процесс идет! — обрадованно заметил кто-то в толпе. — Видите, мужики, идет же!
— Это у него идет, — хмуро сообщили оптимисту. — А у меня, например, задом пятится.
Гош поднял глаза на собравшихся вокруг молодых людей.
— Мы вспомним, — сказал он негромко. — Мы обязательно вспомним все. Но знаете, коллеги…
— Лучше бы нам и не вспоминать, — заключил все тот же хмурый голос из задних рядов.
— Боюсь, что так, — кивнул Гош.
У метро «Коньково» под ослепшим светофором прямо в центре перекрестка стоял огромный столб пыли. Даже смерч. Внутри него шла драка — кого-то там волтузили, трепали и рвали на куски. Гош сбросил газ, прижал машину к обочине и попытался разглядеть, что же впереди происходит. При всей своей нелюбви к насилию, он даже слегка обрадовался. Все-таки, это было первое реальное проявление жизни, которое он встретил в сонном полумертвом городе. Из сцепившихся на перекрестке особей никто явно не страдал амнезией и уж тем более по этому поводу не рефлексировал. Там шла яростная борьба за жизнь в лучших традициях «постхолокостной» литературы.
В центре пыльной бури здоровенная черная с белым псина, очень лохматая и явно породистая, колотила в одиночку целую стаю ободранных дворняг. Пока еще колотила. Зубами она пережевывала глотку самого крупного противника, а мощной растрепанной задницей по-хоккейному бортовала тех, что поменьше. Из кучи-малы то и дело улетал вверх тормашками очередной зашибленный. От визга и хрипа закладывало уши. В воздухе парила разноцветная шерсть.
Гош осторожно подвел машину чуть ближе, опустил стекло и нашарил правой рукой свою пушку. Лохматая собака билась насмерть, но перевес был явно на другой стороне. Разнокалиберных ее противников Гош насчитал сначала шесть, потом
Драку разметало во все стороны, и десяток обалделых морд уставился на непрошенного гостя. Не среагировала только лохматая зверюга. Наоборот, она поймала момент. Подмяла жертву под себя, навалилась всем весом, и в зубах у нее смачно захрустело.
Гош выпрыгнул из машины.
— Убью! — крикнул он, наводя оружие на ближайшую дворнягу, окровавленного и взмыленного отпрыска нескольких овчарок и как минимум одного спаниеля. Пес с визгом бросился наутек. Гош выстрелил поверх голов. Картечь с адским грохотом проломила стену придорожного магазинчика и вынесла ее напрочь. Собаки дружно взвыли и растворились в пространстве, только когти шваркнули по асфальту.
— Фу! — рявкнул Гош. — Фу! Фу, я сказал!
Победительница выплюнула изжеванного врага и облизнула с носа кровь. Псину откровенно трясло, лапы у нее подгибались. Помощь явилась в самый подходящий момент — еще минута, и красотка лежала бы распоротым брюхом кверху, и уже другие носы были бы в крови. Жадное чавканье, растаскивание лакомых кусочков по кустам… Что им, крыс не хватает? Гош поежился.
— Молодец, умница, — похвалил он. Лохматая хмуро посмотрела на него и разве что не кивнула.
Из шеи поверженной собаки густо хлестало красным. Она медленно отползала, давясь и захлебываясь.
Гош положил ружье на капот и не спеша направился к лохматой псине.
— Тебя бы отмыть да расчесать… — сказал он ласково. — Цены бы тебе не было, прелесть ты моя.
Псина нервно сглотнула и помотала головой, совсем по-человечески. Даже не присматриваясь, по одному только сложению и форме морды Гош определил, что это сука, лет четырех-пяти от роду, очень дорогой и глубоко несчастный зверь, остро нуждающийся в ласке, расчесывании и средстве от блох. Под растрепанными клочьями на шее виднелся тонкий кожаный ошейник. Как это холеное выставочное животное адаптировалось к самостоятельной жизни на московских улицах, Гош не представлял. Но то, что собака выжила, говорило в ее пользу.
А то, что она не боялась стрельбы и воспринимала человека как союзника, указывало на полный курс дрессировки, включая защитно-караульную службу, и отсутствие серьезных психических травм. Последнее Гоша не удивило — вряд ли на такую красивую собаку решил бы поохотиться даже самый отпетый кретин. Скорее он попытался бы ее приручить. Внутренне Гош потирал руки и пускал слюни. Судьба обворовала его по полной программе. Но она же и подбросила в утешение неплохой подарок. В том, что это именно судьба, он нисколько не сомневался.