Закон Фукусимы
Шрифт:
И я попробовал.
Для начала я отвинтил крышку термоса и допил терпкий чай Чжанцина – неплохой тоник для того, кто уже забыл, когда нормально спал, не считая состояния беспамятства. Получится ли то, что я задумал, не получится ли – а силы мне понадобятся.
Пустой термос я выбросил в один из четырех контейнеров, стоящих неподалеку, с нарисованной на нем бутылкой. Надеюсь, что не ошибся: к разделению мусора в Японии подходят очень серьезно. А потом ненадолго закрыл глаза, вспоминая то ощущение, когда меня словно вышибло из собственного тела…
Ну да, точно. Почудилось тогда, что я вышел из вагона на какой-то
И я очень постарался представить, что сейчас, выйдя в тамбур, с усилием разжимаю двери вагона – и на полном ходу делаю шаг вперед, туда, в размытую от скорости вселенную, которую Чжанцин назвал миром ками…
Первым, что я почувствовал, был холод, точно я из влажного японского июля в московский декабрь шагнул. Я втянул в себя воздух – и миллионы мельчайших снежинок проникли в меня вместе со вдохом, мгновенно изнутри пронизав все тело, от горла до ногтей. Странно, такого не было, когда я недавно очнулся возле собственного трупа… Может, если тебя вышибло в мир ками – это одно, а когда сам туда приперся – это другое?
Самое время было открыть глаза, что я и сделал.
И прифигел изрядно…
Да, это, несомненно, была та же самая улица небоскребов. И мой трофейный мотоцикл, и бачки с мусором, и люди, идущие по улице, – все это никуда не делось. Но сейчас я смотрел на них словно изнутри мутного стакана, размывающего контуры и людей, и вещей, отчего я видел их будто слепленными из серого, невзрачного тумана. Пешеходы и автомобили будто плыли в воздухе, медленно и неторопливо, освещенные нарисованным солнцем, слишком красным для того, чтобы быть настоящим.
Этот картонно-нарисованный мир был непривычным, но удобным. Например, я без проблем пересек оживленную в моем мире улицу, без особого напряжения лавируя между медлительных, одинаково серых автомобилей, которые должны были ехать с приличной скоростью. Но – там. В мире людей, а не призраков, где были свои законы, для меня пока неизвестные и непонятные.
Хотя кое-что я уже знал. А кое о чем догадывался по ходу дела.
Например, на пешеходной стороне улицы находилось гораздо больше народу, чем за мгновение до того, как я перешагнул невидимый порог междумирья. Причем на первый взгляд эти серые, лениво движущиеся силуэты были одинаковыми.
Но лишь на первый…
Приглядевшись, я понял, что их отличает. Нет, не черты лица – лиц у этих туманных созданий практически не было, лишь размытые контуры бровей, носа, рта… И не одежда – призраки казались облаченными в одинаковые обрывки тумана. Просто внутри одних словно теплился крохотный огонек свечи. У других же – и их было большинство – эта искра света отсутствовала.
Ясно.
Те, внутри кого еще теплится язычок пламени, – живые. А те, у кого оно уже погасло в груди, – ками умерших людей, не нашедших путь в страну Токоё. Хм-м-м… Интересно, а я-то кто тогда? Жив ли я сейчас в понимании моего мира? И куда девается мое тело, когда я перехожу в эту картонную вселенную, находящуюся между страной мертвых и миром живых?
Впрочем, эти философские вопросы вполне можно было оставить
Я помнил, что вход в небоскреб якудза преграждали двери из толстого пуленепробиваемого стекла. Интересно, а как работает в этом мире «Бритва»? Вроде при ликвидации Троих неплохо себя показала, не хуже, чем в мире живых. Надеюсь, со стеклянной дверью справится как-нибудь.
Но когда я приблизился ко входу в здание, у меня возникла одна мысль. Двери тоже были похожи на туманные пластины; я подошел к ним – и шагнул вперед.
Мне показалось, что я иду по дну реки, сквозь толщу воды. Упругое сопротивление имело место быть, но я преодолел его почти без труда – и оказался в вестибюле, где вооруженных охранников было как мух на подгнившем трупе. Вернее, плотных сгустков тумана, похожих на людей, практически не скрывавших, что у них под полами серых расплывчатых пиджаков находятся короткие автоматы и пистолеты. Многие из них смотрели на меня серыми шариками без зрачков, при этом не видя меня.
Люди чувствуют потустороннее. Те, кто находился поблизости, тревожно вертели головами, сунув руки под свои туманные пиджаки.
Я усмехнулся.
Внутри каждой серой фигуры теплился огонек. И я точно знал: стоит мне протянуть руку, погрузить ее в туман и сжать пальцами этот хилый язычок пламени, раздавив его, словно светляка, – и в моем мире рухнет на пол боец якудза, у которого без каких-либо объективных причин остановилось сердце.
Да, я мог убить всех в вестибюле, и никто бы не догадался о причине этих смертей. Вот только когда тебе нужен лишь один человек, в массовом убийстве нет никакого смысла. Как говорил Виктор Савельев, «чтобы развязать твердый узел, отдели сначала главаря, а потом все само распустится». Вернее, это вроде бы сказал кто-то из древних китайцев, а Японец просто повторил, но какая разница, кто произнес мудрые слова, если они сказаны хорошо и в тему?
Кстати, я видел один огонек, более яркий, чем другие. Если б кровь могла превращаться в пламя, она бы, наверно, полыхала точно так же, похожая на рубиновую каплю, подсвеченную изнутри. Я видел этот язычок пламени через перекрытия многих этажей, казавшиеся стеклянными. И откуда-то я знал, что это светится жизнь того человека, к которому я пришел, чтобы лишить его этой самой жизни.
Я прошел к лифтам, которые, кстати, тоже охранялись, и попробовал нажать на кнопку вызова. Получилось это не сразу – палец проваливался сквозь пластик. Тогда я представил свою кисть выкованной из стали – и тут же все получилось!
Створки лифта, стоявшего на первом этаже, неторопливо разошлись в стороны. Охранники, стоявшие неподалеку, немедленно повыхватывали свои огнестрелы условно-скрытого ношения, наставили их в пустую кабину…
Я же, представив свои ноги также стальными, шагнул в кабину мимо охраны. Конечно, у невидимого призрака есть свои плюсы, однако провалиться сквозь пол лифта как-то не хотелось.
Один из охранников метнулся было вперед, в кабину, но я его остановил, толкнув кулаком огонек, мерцающий в груди. Вроде и толкнул не сильно, даже не ударил и пламя это мистическое не погасил, тем не менее охранник будто на пику напоролся. Замер на месте, словно статуя, пистолет выронил, после чего начал медленно оседать на пол лифта.