Закон контролера
Шрифт:
– Полезное насекомое, – осторожно сказал я.
– Ага, – согласился Шаман. – Только жрет он как не в себя, потому не забывай его отключать. Щелкнешь по усам снова, он от болевого шока жрать перестанет. Только сильно не щелкай. Если переборщить, то он или сдохнет, или обидится, влезет в тебя и начнет выжирать изнутри.
Пока я думал о том, как мне соразмерить силу выключения клопа, Шаман прилепил мне его на плечо, в которое тварь тут же вцепилась намертво, вонзив в ткань бронекостюма все свои тонкие лапки, на конце которых я успел
После того как я хлопнул по клопу, мне в плечо немедленно вонзились челюсти – похоже, бронеткань вообще не была препятствием для твари из иномирья. Но это было лучше, чем наловить в брюхо очередей из четырех ППШ, которые держали в руках кагэбэшники с погонами сержантов на плечах.
Командовал сержантами капитан КГБ с непроницаемо-синими глазами под цвет околыша его фуражки, в руке которого уверенно лежал пистолет Стечкина. Видно было, что бойцы невидимого фронта настроены решительно – похоже, обстановка располагала.
– Гражданин, стойте, – властно окрикнул меня капитан. – Держите руки, чтобы я их видел, и приготовьте документы.
Приказ был, конечно, довольно противоречивым – не совсем понятно, как можно держать руки на виду, одновременно доставая документы, которые у людей лежат обычно в карманах. Но мне не раз приходилось иметь дело с представителями закона. Тут главное не делать резких движений и в целом не выпендриваться, тогда с высокой вероятностью можно обойтись без жесткого задержания и вообще легко отделаться.
Потому я неспешно перевел автомат в положение за спину и так же неторопливо, двигаясь как сомнамбула, достал из нагрудного кармана большую двойную спиртовую салфетку в стерильной вакуумной упаковке, которую и протянул приближающемуся капитану. При этом я усиленно представлял, что на мне надеты серое непримечательное осеннее пальто, шляпа того же цвета, универсальные всегда и везде черные ботинки, в руке – кожаный портфель средней потертости, на носу – очки с солидным увеличением. Очки на лице у представителей власти во всем мире ассоциируются с относительной беспомощностью того, к кому они решили проявить внимание, – этому их учат на их же курсах, но, несмотря на полученные знания, данный прием срабатывает почти всегда.
Пока четверо бойцов держали меня на прицеле, капитан, сосредоточенно наморщив лоб, изучал мои спиртовые салфетки, бормоча себя под нос:
– Значит, Николаев Иван Иванович. Старший научный сотрудник Московского института атомной энергетики.
Я понятия не имел, был ли в Москве в те времена такой институт, но ничего лучшего мне в голову не пришло, потому я максимально сосредоточился на детальном воспроизведении в «документе» своего очкастого фото и солидных, на мой взгляд, печатей с гербом Советского Союза. Ясное дело, что я понятия не имел, как выглядит настоящий документ. Но понятие имел капитан, потому я напряженно думал о том, чтобы он увидел то, что ожидал увидеть, – в этом плане,
– С какой целью прибыли в Озерное?
– С целью изучения влияния последствий радиоактивного распада на окружающую среду.
В экстремальных ситуациях у меня обычно проявляется дар целевого красноречия – потому, попав в неприятный переплет, мести всякую правдоподобную пургу я могу не хуже легендарного великого комбинатора. – Кстати, товарищи, как ученый, в связи с возможной неблагоприятной экологической обстановкой настоятельно рекомендую вам надеть респираторы или хотя бы марлевые повязки.
Объективно вряд ли при наличии обилия сверкающей пыли на улице такие повязки помогли бы кагэбэшникам, наверняка уже наловившим неслабые дозы радиации, но, может, хоть не летальные дозы получат…
– А с чего вы взяли, что у нас тут неблагоприятная экологическая обстановка? – поднял на меня капитан непроницаемо-синие глаза под цвет околыша его фуражки. И уставился мне «в очки» профессиональным немигающим взглядом. Ну вот. Дашь людям полезный совет – и сразу становишься подозрительным. Как говорится, не делай добра, целее будешь.
– Я сказал «возможная неблагоприятная обстановка», – как можно тактичнее произнес я. И, кивнув на оранжево-красный столб, зависший над крышами, не удержался от продолжения: – Как я понимаю, это у вас северное сияние, не так ли?
– Совершенно верно, – кивнул капитан. – Бывает в наших широтах. Как-то вы больно быстро прибыли из Москвы.
– Как направили, так и прибыл, – сказал я, понимая, что капитану не хватает буквально одной мелочи, чтоб из обычного ученого эпохи развитого социализма я превратился в империалистического шпиона.
– Командировочное удостоверение покажите, пожалуйста.
Я со вздохом протянул капитану вторую салфетку. Он уже было взял ее, и, не отрывая взгляда от моих очков, произнес скороговоркой:
– Быстро – ваш любимый иностранный певец?
– Поль Робсон, – скорее от неожиданности выпалил я, через секунду осознав, что лучше было бы вообще сказать, что слушаю только советских. Просто где-то слышал, что в послевоенном СССР по радио из иностранцев только его, считай, и крутили, остальные были под запретом. Видимо, попал в точку, так как вместо приказа лечь на землю и сложить руки на затылке, в таком же пулеметном темпе последовал второй вопрос:
– Ваша любимая иностранная песня? Быстро!
– «Мы – черный отряд Гайера», – выпалил я.
Несмотря на то что клоп вонял экстремально, я понимал, насколько близок к провалу, так как крови он у меня высосал порядочно – уже красное клоповое брюхо свисало чуть не до моей подмышки – и от той кровопотери я слегка «поплыл». Потому брякнул первое, что на ум пришло. И вряд ли эта песня была из репертуара Поля Робсона…
– Гайера? – наморщил лоб капитан. – Не знаю такой песни. Это немец, что ли?