Закон маузера
Шрифт:
Корнилов покивал.
— Порою, — сказал он, — читая наши газеты, думаешь, что всё у нас плохо. На самом-то деле газетчики лакируют действительность — всё куда хуже! Вы полагаете, что мы месяцами удерживаем фронт, не переходя в наступление, потому лишь, что желаем укрепить тыл? Отчасти это так, но лишь отчасти. Иная причина куда важней — мы крайне слабы, Кирилл Антонович. Да будь в Красной армии умелые командиры, а не вчерашние матросы или фельдшера, мы бы с вами здесь не сидели. Смели бы нас к такой-то матери! В наших рядах всего шестьсот с лишним тысяч штыков, [68] а Троцкий уже выставил два миллиона! У нас пока единственное превосходство над красными — умение воевать.
68
В нашей реальности в самую благоприятную пору Белая армия насчитывала не более 300 тысяч человек.
— Ко мне? — растерялся Авинов.
— А то к кому же? Моим приказом от сего числа вы назначаетесь начальником Особой Службы при Ставке Главнокомандующего. Подчиняться будете лично мне, по всем вопросам обращайтесь к Сергею Николаевичу, он будет курировать вашу деятельность.
— Лавр Георгиевич, — смущённо проговорил Кирилл, — я всего лишь случайный человек, по воле судеб столкнувшийся с «попаданцем», и…
Корнилов с улыбкой поднял руку.
— Я ценю вашу скромность, Кирилл Антонович, но и вы меня поймите. Дело ведь не только в том, что вас надо беречь от посягательств большевиков и прочих любителей поживиться русским достоянием. Вы — человек испытанный, вам можно доверять. А лёгкой жизни не ждите! Или вы решили, что работа в Особой Службе будет неотличима от бумагомараний в скучном присутствии? Тогда спешу вас «обрадовать» — тишины и покоя не будет! Зато бессонные ночи я вам гарантирую. Уж порадейте за Россию-матушку!
— Приложу все старания, Лавр Георгиевич…
— Приложите, приложите… господин подполковник, — сказал Ряснянский и ухмыльнулся, заметив выражение лица Авинова. — А что вы удивляетесь, Кирилл Антонович? Негоже капитану заведовать Особой Службой. Не по чину!
— Я не заслужил…
— Заслужите, Кирилл Антонович, заслужите. Какие ваши годы!
Особую Службу разместили неподалёку от Большой Садовой, в громадном особняке, выстроенном неким купчиной.
Купчина окружил свой домище небольшим парком и высокой решётчатой оградой.
Правда, выстроили сие «родовое гнездо» с умом — могучие голландские печи хорошо прогревали оба этажа.
Толстые стены держали тепло зимой, а прохладу — летом.
Да и охрану нести было легко…
Ну тут Авинову — подполковнику Авинову! — снова преподнесли сюрприз.
Утром его разбудил шум моторов — это прибыла охрана.
Взвод 1-й Особой автоброневой роты.
«Для Особой Службы, — посмеивался Исаев, — и рота Особая!»
Елизар Кузьмич очень гордился производством своего подопечного в подполковники, а уж как Саид с Махмудом радовались — это надо было видеть.
Ряснянский приставил к Кириллу молчаливых казаков-пластунов, прошедших и Русско-японскую, и восстание «Большого Кулака», и Великую войну.
Опытные оказались мужички, умелые, азиатами — япошками да китаёзами — натасканные.
Группа офицеров-разведчиков была на подхвате, эти всё видели и всё слышали, быстро делали надлежащие выводы и принимали крутые меры. Шпиона мигом распознают, расколят и пустят в расход.
После обеда текинцы взялись подвозить к особняку спецов — проверенных и просвеченных Ряснянским на предмет благонадёжности,
Авинов лично встречал их и провожал в Большой зал.
Игорь Сикорский, творец «Муромцев»… Владимир Зворыкин, изобретатель «дальновидения»… Михаил Бонч-Бруевич, талантливейший радиоинженер… Евгений Боткин, бывший лейб-медик… Генерал Фёдоров, создатель «ручного ружья-автомата», капитан Токарев и Дегтярёв, мастера-оружейники… Василий Менделеев, спроектировавший первый русский танк… Владимир Шухов, изобретатель стальных нефтехранилищ и газгольдеров, гиперболоидных башен и крекинга нефти… И ещё, и ещё…
Зал домашнего театра в купеческом доме не зря назывался Большим — места хватило всем.
Выйдя на сцену, Авинов представился.
— Я не Цицерон и не речистый большевистский агитатор, — сказал он. — Поэтому буду краток. Между вами и мною, господа, есть две большие разницы. Вы были посвящены в отдельные тайны особого значения, мне известны они все. Однако вы являетесь виднейшими авторитетами в разных областях, а я всего лишь офицер. Но! Все мы любим свою страну и желаем ей блага. Вот об этом и нужно помнить. Нас многое разделяет, как и всех в Белом движении, — одни ратуют за монархию, другие за республику, третьи и вовсе склонны к делу революции. Но мы собрались здесь не для того, чтобы митинговать. Наша задача — довести до ума все те машины, приборы, процессы, материалы, о коих вы узнали из совершенно секретных документов, дав подписку о неразглашении. Вы читали листочки, отпечатанные на машинке, они вторичны. Самые первые я записывал карандашом. Я не хвастаюсь, просто хочу добиться понимания. Господа! Если у вас возникнут вопросы по тем самым листочкам, обращайтесь ко мне. Возможно, я вспомню ещё какие-то детали, не упомянутые ранее. И давайте начнём работать! Поскорее, ибо времени у нас нет! И вас, и ваши семьи устроят, выделят деньги, закажут оборудование, закупят всё, что необходимо. От нас требуется одно — труд. Не забывайте — идёт война, и здесь, через нашу Особую Службу, тоже проходит линия фронта. И мы должны победить! Обогнать на годы и большевиков, и Англию с Америкой, вывести Россию вперёд, сделать её сильной, богатой и процветающей! Это и будет нашей победой.
Менделеев тянул руку, как в гимназии.
— Да, Василий Дмитриевич.
— Господин подполковник, а откуда у вас все эти знания?
— Да, да! — поддержал зал. — Откуда?
Авинов усмехнулся.
— Военная тайна, господа.
УССР, Щербиновка Бахмутского уезда.
Сил у Котова не осталось совершенно, он всё чаще падал, и всякий раз подниматься было всё сложней. Тело плохо слушалось, держась на одной воле.
Рассудок смутно воспринимал окружающее, и лишь одна зацепка заставляла двигаться: если он даст слабину и не встанет на ноги сразу, то так и останется лежать, пока не замёрзнет.
А весной, когда оттает, его труп склюют жирные степные вороны.
— Стоять, бла-родие, а то стрельну!
Степан разобрал слова не с первого разу, а когда уразумел, что от него требуют, поднял голову.
Он увидал двух красных кавалеристов в шинелях с «разговорами» и в тёплых суконных шлемах-«богатырках», прозванных будёновками.
— Я краском, — еле выговорил Котов, шатаясь.
Будённовцы рассмеялись.
— Кончай его, Сёма, и поехали, — лениво сказал один из них.
Второй кивнул и снял карабин с плеча.
Степан был безучастен до самого последнего мгновения, а после вскинул маузер и выстрелил дважды, сшибая будёновки с обеих стриженых голов.
— Вот ты слезай с коня, — сказал он кавалеристам, замершим в испуге. — Я на нём поеду, а то не дойду. А ты проведёшь меня к своему командиру. Кто у вас командир?
— Т-товарищ Будённый, — растерянно ответил конник.
— Вот и веди меня к Семёну Михайловичу.
Кавалеристы спорить не стали — стрельба странного беляка была более чем убедительна.