Закон оружия

Силлов Дмитрий Олегович

Тюря поморщился и вытащил сапог из серо-красной жижи, вытекавшей из верхушки самого большого кола.

– Надо же, насколько его черви проели, – с сожалением покачал головой Тюря. – А я новые сапоги замарал…

И тут Тюря почувствовал, насколько он устал. Ее зов был все ближе и явственнее, но идти навстречу сил уже не было. Тогда он просто шагнул в сторону, подальше от дурно пахнущей лужи, опустился на деревянную мостовую, свернулся клубочком и стал ждать. Он знал – вот-вот сейчас она подойдет, погладит его

по голове, как тогда, и заберет с собой туда, где он всегда будет рядом с ней. И тогда ее больше уже никто не сможет обидеть…

Купол церкви полыхал – заряд ордынской осадной машины попал прямиком в колокольню. Дым немилосердно ел глаза, но отец Серафим продолжал творить молитву. Снаружи доносился шум боя и крики боли. Поначалу священник твердо решил принять смерть у алтаря, но сейчас ему в голову пришла мысль, что негоже духовному отцу запираться в храме, отделяясь его стенами от детей своих в час их скорби.

Положив на престол [174] Евангелие, отец Серафим прошел через храм и распахнул двери.

174

Престол – в церкви стол из камня или дерева, находящийся в середине алтаря.

Ему показалось, что он открыл врата в ад.

Город горел. Клубы черного, тяжелого дыма неохотно поднимались к небу. Темные тени носились по улицам, врывались в уцелевшие дома, грабя и растаскивая все, что попадалось под руку. Всадник в чешуйчатой броне, визжа и размахивая окровавленным клинком, пронесся мимо священника, гонясь за щенком, который улепетывал вдоль улицы, приволакивая заднюю ногу.

Ордынец уже почти настиг собачонку, когда под ноги коню кинулась молодая девчушка. Подхватив щенка, она шустро метнулась к проходу между заборами – но всадник оказался проворнее.

Круто осадив коня, он выпрыгнул из седла, в два прыжка настиг девушку и, повалив ее на землю, принялся с остервенением рвать на ней одежду. Щенок вырвался и с визгом скрылся под ближайшим забором. Девушка рванулась было следом – но пальцы ордынца были словно из железа. Он уже справился с поясом и полушубком и сейчас рвал исподнюю рубаху. Девушка тоненько закричала.

Что-то нехорошее стало вползать в душу священника. Вмиг взмокшие ладони сами собой сжались в кулаки.

– Господи, да что ж это деется-то?! – прошептал отец Серафим. – Как же это, Господи?!!!

Словно в ответ на его слова где-то высоко над головой раздался громкий треск. Прогоревший купол осел, и добрая половина его рухнула внутрь храма. Массивный деревянный крест, венчавший верхушку церкви, качнулся, отломился от основания и горящей кометой понесся к земле.

Огненное распятие высотой мало не в рост человека вонзилось в землю в двух шагах от священника.

Ордынец, услышав удар, оторвался на мгновение от своей жертвы, смерил взглядом неподвижную фигуру отца Серафима и пылающий крест рядом с нею, засмеялся чему-то и принялся стаскивать

с себя доспех, не забывая при этом давить коленом на живот девушки – мало ли, вдруг улизнет.

Но девчушке было уже не до побега. Она просто схватилась ладошками за колено ордынца, пыталась хоть немного отодвинуть источник давящей боли, но степняк, скинув доспех, лишь оскалился щербатой пастью и надавил сильнее.

Двое кешиктенов, скакавших мимо, придержали коней и подъехали ближе, собираясь принять участие в потехе.

– Смотри не убей ее! – улыбаясь крикнул один из них.

– Ничего, – ответил щербатый. – Если сдохнет – даже лучше будет. Не люблю, когда они орут и дергаются.

Все трое рассмеялись. Их взгляды были прикованы к девушке, и потому они не сразу заметили, как немолодой священник шагнул к кресту…

Основание сломалось наискось и при падении с высоты достаточно глубоко вошло в землю. Но отец Серафим с легкостью выдернул из земли горящий крест, пронес несколько шагов и, занеся его, будто копье, ударил сверху вниз…

Удар был такой силы, что основание креста, широкое, словно лезвие боевого топора, развалило насильника надвое от плеча до пояса и снова ушло в землю. Кровь ордынца, попавшая на горящее дерево, зашипела – и тут же отвалилась, осыпавшись на землю черными пузырящимися хлопьями.

От удара, нанесенного наискось, колено степняка соскользнуло с живота девушки – и тут же на нее повалилась нижняя половина трупа. Она закричала снова, в ужасе оттолкнула окровавленный обрубок и поползла, плохо соображая, куда и зачем, – все равно, лишь бы подальше от этого ужасного места…

Один из кешиктенов, и не вспомнив об оружии, одной рукой схватился за висящий на шее оберег, а другой дернул повод и замолотил пятками по бокам коня, спеша поскорее убраться подальше. Ведь каждому ясно, что через человека, способного совершить такое, действуют другие силы, которых обычное оружие может только разгневать, но никак не убить. Второй, менее суеверный ордынец, неуверенно потянул из колчана стрелу.

Отец Серафим хмуро взглянул на кешиктена, потом перевел взгляд на крест, на дело рук своих, на надорванный край залитого чужой кровью подола, мелькнувший за углом забора… Странно. Вроде б убил только что – а греха на душе не чувствовалось. Как не чувствовалось ни боли от ожогов, ни страха смерти, ни раскаяния после совершенного…

Отец Серафим повернулся и медленно направился к дверям церкви, из-за которых уже вырывались языки пламени.

Кешиктен так и не спустил стрелу. Он видел, как высокий человек в черной рясе распахнул двери храма и, шагнув в охваченный пламенем дверной проем, аккуратно закрыл за собой резную створу.

Спрятав лук и стрелу обратно в саадак, степной воин развернул коня и медленно поехал по улице. Почему-то после увиденного больше не хотелось лазить по домам в поисках тряпок и позавчерашнего черствого хлеба. От нечаянно пришедшей мысли об этом всадник скривился, словно его разум вдруг с размаху окунулся в выгребную яму.

– Великий Сульдэ! – прошептал кешиктен. – Прошу тебя, подари мне в мой последний час такую же силу духа, какую перед смертью дал этому человеку его урусский бог…

<