Закон оружия
Шрифт:
– Нехорошо. Война, люди гибнут. Грех наживаться.
– И опасно, – добавил я.
В последнем магазине – сарайчике на перекрестке – выгребли даже последние банки с ржавой килькой.
Но Егорыча это не смутило.
– Без водки нам возвращаться нельзя. Нас растерзают. Едем в Акай – там есть. Мага поклялся.
– Мага! – крикнул Игорь. – Водка в Акае есть?
Раненый Витя, который уже молча сидел в углу на заднем сиденье, попросил стажера заткнуться. Я подсел к нему, спросил, сильно ли болит. Он отрицательно покачал головой, спрятав гримасу боли. Ему не хотелось ждать в чужом автобусе, поэтому он решил ехать с нами. Дорога съедает время. Завтра на вертолете его должны отвезти
Мы проехали километров тридцать, Мага ошибся поворотом, очутились среди бетонных заборов, за которыми прямоугольно изламывались серебристые трубы, молчаливо возвышались огромные металлические цилиндры, производственные корпуса с почерневшими стеклами. На мертвом заводе не делали даже гробов. Уткнувшись в тупик, мы развернулись, поехали дальше. Городишко Акай притих, как заяц, полинявший до сроку. Люди как будто договорились не попадаться друг другу на глаза – и исчезли. Лишь у одноэтажного «Детского мира» мерзли ряды женщин в платочках. Они смиренно и терпеливо ждали покупателей. А покупателей ветром выдуло.
Нашему появлению очень обрадовались. Здесь продавалось все, что нужно было окопному человеку: водка, консервы, шоколад, сигареты, спички. Доктор и раненый остались в автобусе, а мы со стажером отправились по рядам. Нас встречали восторженно, как, черт возьми, освободителей. Мы не торговались, да и женщины были совестливыми. По сравнению с московскими ценами здесь было неплохо. Особо меня умилила символическая цена на воблу. Я вздохнул и купил одну. Предстояли покупки более серьезные. Мне хотелось купить кальсоны или, еще лучше, ватные штаны. Но на детском магазине висел скучный замок. Через три минуты о моей нужде знал весь рынок. А через десять появилась запыхавшаяся заведующая, открыла двери и в огромном магазине с пустынным эхом нашла штаны с триколором. Штаны я поддел в автобусе. Державные цвета тут же согрели мою промерзшую душу. А потом я назвал стажера студентом и заставил его немедленно купить побольше чеснока и лука, которые продавались здесь по приятным ценам. Мы скупили всю водку, забрали с собой бойкую молодуху и поехали к ней домой – докупать остальное. Доктору пришла идея разжиться кипятком. Женщина сказала, что нет проблем, по пути попросила остановиться у дома свекра, поставила там чайник. Потом мы подъехали к ее дому, она попросила подождать за дверью, высунулся ее муж в шлепках, вместе с ним загрузили еще сорок пять бутылок водки, в итоге получилось пятьдесят пять. Они терлись стеклянными боками и призывно скрежетали в сумках.
– Не отравишь, хозяйка? – спросили мы, сгибаясь под тяжестью груза.
– Хорошая водка, не бойтесь, сами пили…
Душевная молодуха принесла чайник, мы залили свои фляги, они тут же раскалились чуть не докрасна, пришлось срочно хвататься за перчатки…
А потом студент, чуть суетясь, откупорил бутылку и не без удовольствия разлил по стаканам водку, мы залпом выпили и закусили отменным американским супчиком в картонных стаканчиках: надо только плеснуть кипятку, и через три минуты получишь разваренную вермишельку с фрагментами мяса и зелени. Чудное изобретение, могущее сравниться с открытием электричества.
Мы беседовали о сепаратизме, о тыловиках, которых надо бросить хотя бы на одни сутки в окопы, чтобы они поняли свою главную задачу. Но не было такого приказа. Десятки полковников околачивались в палаточном городке, думая о том, как бы не попасться на глаза начальству, которое может спросить о работе, и еще их заботило, как бы не пропустить очередной прием горячей пищи. В штабе питание поставили отменно: с первым, вторым, третьим и четвертым.
Егорыч, захмелев, пустился в медицинские темы. Суть их была в том, что медобеспечение СОБРа не соответствует военно-полевым задачам.
– Пустили
Он тоже выпил и прислушивался к боли в руке: ждал, пока утихнет. Удел раненого: терпеть мучения и пытаться не думать о них. На каждом повороте или перекрестке нас останавливала местная милиция, проверяли документы. Вокруг района боевых действий накрутили не меньше четырех колец оцепления. Толпа журналистов застряла между четвертым и третьим кольцами, дальше их не пускали. Мы остановились. Здесь были уже знакомый мне Аркаша Быков в своем красном пуховике, Витя из «Комсомолки», экзальтированная худая дева из немецкой телекомпании, ни бельмеса не знающая по-русски, но пытающаяся что-то еще понять, телегруппы из «ОРТ», «Вестей», радийщики, полуцерэушная команда «врачей без границ» и прочие господа и товарищи. Все они были сильно возбуждены, наивно пытались выяснить обстановку у омоновцев, и когда кто-то из них произносил больше одного предложения, – тут же к нему бросалась вся журналистская братия с камерами, микрофонами на палках и в руках, со всеми кучами проводов и «юпитеров». Они брали интервью друг у друга и дружно проклинали милицейские власти, которые перекрыли кислород гласности.
Завидев меня, Аркаша поспешил навстречу с небывалой для его комплекции подвижностью.
– Старик, выручай, надо пробиться через кордоны! Провезите нас!
– Если ребята не против и если досматривать не будут, – ответил я.
Ребята махнули рукой: пусть едут.
Мы со студентом не преминули позвонить по спутниковой связи энтэвэшников. В кабинете редактора телефон не отвечал, а второй был занят. Игорь же дозвонился до матушки с первого раза. Я вышел из машины и через стекло наблюдал, как молодой человек становился мальчиком. Наверное, мамочка баловала его в детстве и уж, наверное, не рассчитывала, что ее ненаглядный пойдет в эту ужасную милицию.
Я вернулся в автобус, спросил:
– Ну, где эти телевизионщики?
Все загадочно промолчали. У окна сидел со скучающим видом краснощекий боец с автоматом и с платком цвета хаки на голове. Я чертыхнулся. Это был переодетый телеоператор.
– А Аркаша где?
– Здесь! – сказал доктор и зачем-то посмотрел вверх.
Ладно, одного переодели, и я сразу не узнал. Но как спрятать такого бугая, как Аркаша?
– Я здесь! – донеслось из-под штабеля ящиков от патронов.
Заглянув между сиденьями и приподняв старый бушлат, увидел огромные ботинки. Сверху все было тщательно укрыто.
Мы тронулись. Я надел камуфляжный бушлат Егорыча и сел у окна, чтобы не видны были мои черные ободранные джинсы. У поста нас остановили, один из омоновцев заглянул в салон, скользнул взглядом. И вдруг в толпе журналистов, напирающих на милицейскую цепь, я увидел Леву Циркуса.
– Уже здесь, попрыгун! – не удержался я от восклицания. – Полуамериканский подданный.
– Ты о ком? – прогудел Аркаша.
– О Леве Циркусе… Вездесущий, как грязь.
Быков вытащил свою голову на поверхность и изрек:
– Не знаю, где правда, а где вранье, но Лева, когда вернулся от Раззаева, пустил про тебя длинную соплю, что ты – старый друг Шамиля по Афгану и остался там в качестве советника за приличные бабки…
И Аркаша умолк, ожидая моей реакции.
– В былые времена в лучшем случае меня бы посадили и допрашивали с пристрастием. В худшем – шлепнули бы на месте… Ну а так как в моде предательство и сволочи, типа Калугина с Бакатиным, – образец для восторга, я отделался одним допросом… А насчет Шамиля… Я действительно знаю его по Афгану – он был у меня солдатом…