Закон парности
Шрифт:
Она не успела додумать мысли о побеге до конца, сзади раздался вопль ужаса и боли. Есть пятая стихия на земле — это люди. Если они скопом сходят с ума, то это страшнее цунами. Стихия эта — толпа, зверь без глаз, без ушей, без милосердия. Закричали те, на кого перевернулась повозка с птицей. Люди метнулись вбок, задние наседали. На Цейхеля навалилась обезумевшая от ужаса толстуха, баул вывалился из его рук, и Мелитриса тут же почувствовала, как он ослабил хватку. Желание спасти баул было подсознательным, ни в коем случае нельзя было выпускать Репнинскую, которую он с таким трудом добыл, но ее уже не было рядом, ее унесла толпа.
Господи, как страшно! Взрыв порохового склада был подобен гневу Божьему, последнему дню творенья. Пожар выл над городом, стрелял в
Люди кашляли, задыхались. В какой-то момент Мелитрисе показалось, что дышать вообще нечем и следующий глоток дыма приведет к удушью. Но нет, вздохнула и все еще жива, только страшно, угарно, болит голова.
На мосту царила полная неразбериха. Сломанные телами поручни не удерживали толпу. Люди падали в воду, а иные смельчаки, умевшие плавать, прыгали в реку сами. Мелитриса чувствовала себя песчинкой, которую несет ураган. Ей все время хотелось перекреститься, но она правой рукой сжимала крохотный, бисером вышитый кошелек, в котором лежали очки и несколько монет. Поменять руки не было никакой возможности. Когда мост был, наконец, пройден и Мелитриса ступила на землю, то обнаружила, что без остановки шепчет молитвы, и, конечно, по-русски. Она зажала ладонями рот, если бы кто-то в толпе понял, что она русская, ее бы растерзали. Теперь она была спасена… и свободна! Вот только кошелька уже не было в руках, она и не заметила, как обронила его.
По малому мосту еще бежали люди, а большой уже загорелся. Многотысячный крик повис над рекой. Вода кипела от тел людей и животных.
Мост обгорел до самой воды. Спасенные стояли на левом берегу Одера и смотрели, как гибнет их город, их дома, имущество, их церкви и запасы продовольствия.
Императрица Елизавета в депеше к Фермору, упомянув о «свезенном в город имуществе», пользовалась верными слухами. Много людей бежало от войны, спасая малую толику своего добра в надежде найти защиту за крепкими стенами крепости.
Крепость Кистрин их не защитила, но, на удивление русских и жителей города, почти не пострадала от огня. Городские валы, каменные стены, каналы и сам гарнизон остались целы.
Но вожделенных мостов через Одер уже не было, и по зрелым размышлениям Фермор решил снять осаду.
На его решение повлияли также доносы наших секретных агентов, сообщавших, что Фридрих с армией уже движется навстречу русской армии.
Фридрих и предположить не мог, что войско Фермора заберется так глубоко в тыл. Генералу Дона одна за другой летели гневные депеши: как мог он, смелый и грамотный воин, допустить подобное? В свое время король составил для Дона подробный тактический план или инструкцию, если хотите, где по пунктам объяснялось, как следует разбить русских, подойдя со стороны Штернберга. Разделавшись с русскими, генерал Дона должен был сокрушить шведов. А теперь, оказывается, его боевой генерал все прошляпил. Какой конфуз, какая неприятность!
Теперь уже Фридрих понимал, что русские такая сила, которую никому нельзя поручать. С ними надо сразиться самому. Особую роль могло сыграть расположение Кистрина. Король понимал, что если город падет, Берлин будет взят в эту же летнюю кампанию.
Он успел спугнуть русскую армию, но не успел спасти город. Пылая ненавистью, гневом, до крайности раздраженный, Фридрих решил дать бой немедленно и навсегда сокрушить русскую армию. Он покажет Фермору, что значит образцовый порядок, выучка, дисциплина, скорость в выборе тактики и решительность.
Русская армия меж тем отошла от пылающего Кистрина и встала лагерем выше по течению Одера недалеко от местечка Цорндорф.
ЧАСТЬ ВТОРАЯ. ЛАНДШАФТЫ ВОЙНЫ
Встреча в море
Схватка была короткой, матросы прусского галиота не оказывали сопротивления, только капитан размахивал шпагой, да штурман выхватил пистолет. Галиот сел на мель ночью, угодив во время сильного туману на песчаную, с примесью гальки банку. Пруссаки делали
Команда галиота была небольшой, кроме капитана и штурмана, на борту имелось шесть матросов, мальчишка юнга и два пассажира. Пленной команде было приказано перейти на фрегат «Св. Николай» и проследовать в трюм. Пассажиры тоже направились было к трюму, но боцман их остановил:
— По распоряжению капитана вы не являетесь пленниками, поэтому до разговора с ним можете остаться на палубе.
Боцман неважно говорил по-немецки, но главное они поняли — остаться на палубе. Кажется, оба пассажира, как товарищи по несчастью, должны были держаться вместе, чтобы обсудить создавшееся положение, но они обменялись короткими, рваными фразами и, не глядя друг на друга, разошлись в разные стороны. Высокий, бородатый плотный мужчина с кожаной сумкой через плечо отошел на корму, уселся на свернутый в кольца канат и уставился на море немигающим взглядом. Второй — маленький, пестро одетый господин, сгрудил с помощью матросов у фок-мачты свой багаж: сундук и плотно набитый сак, и принялся ходить по кругу мелкими нервными шажками. Он обдумывал свое горестное положение.
— Может, я буду, скажем, Хох? — успел сказать он своему величественному спутнику. — Я боюсь, что он может вспомнить мою фамилию.
— Да будьте кем хотите, только ведите себя разумно. В конце концов, совершенно неважно, вспомнит он вас или нет.
— Уверяю вас, это очень важно. Я нутром чувствую… — нутро давало о себе знать урчанием и тревожными коликами.
На море был штиль. Возни с плененным галиотом было много. Его разгрузили, потом раскачивали, перебегая с борта на борт, но киль, казалось, только глубже зарывался в песчаный грунт. Лишь к вечеру, когда задул слабый ветерок, а паруса ухватили его, фрегат, взяв галиот на буксир, стащил судно с песчаной банки. Теперь следовало выяснить, каким образом можно ловчее отбуксировать сей приз в Мемель. Спустились в трюм галиота, откачали помпой воду — пробоина была незначительной. Галька вспорола медную обшивку и попортила днище. Скоро стало понятным, что после небольшого ремонта галиот и сам сможет следовать по курсу, необходимо только укомплектовать его русской командой, взяв в помощь пленного капитана и штурмана.
Фрегат Корсака шел с Зунда в Мемель с тайной депешей контр-адмиралу Мордвинову. Как уже говорилось, курсирование вдоль Зунда с целью отслеживания английской эскадры было поручено двум русским суднам: фрегату «Св. Николай» и быстроходному галиоту «Стрельна». Служба двух морских судов была не только не обременительна, но приятна. Ширина Зунда всего-то десять верст. Ничего вокруг не напоминало о горящей в Европе войне, и даже бастионы в датской крепости Кронборг выглядели необычайно мирно. Все тонуло в зелени, солдаты, вышагивающие подле орудий, издали напоминали рождественские игрушки. Расположенный на высоком берегу Гельзенер с его мельницами, садами, прелестными домиками под черепичными крышами вызывал поэтическое настроение у команды. И только шведский берег, угрюмый и дикий, напоминал о неотвязном вопросе — соединился ли наш флот под командой вице-адмирала Полянского со шведской эскадрой и готовы ли мы к отражению противника? По расчетам Корсака, объединенный флот уже должен был подходить к Зунду, но он не имел об этом никаких известий и очень нервничал.
Ясным и чистым утром от датского берега к фрегату «Св. Николай» приплыл малый флейт, на палубу вышел строгий, краснощекий и очень молодой офицер и вручил Корсаку от нашего посла в Дании графа Корфа депешу, которую следовало немедленно везти в Мемель.
— От их высокопревосходительства контр-адмирала Мордвинова сия депеша должна проследовать в Петербург, — строго добавил офицер, подчеркивая важность тайной депеши.
— А известно ли что-либо, когда прибудет наш флот? И соединился ли он со шведской флотилией.