Закон постоянного невезения (Невезуха)
Шрифт:
— Постарайтесь ещё вспомнить, что там было на дороге под Заленжем. Какой вид мог заставить вашего пассажира сдвинуться с места?
— Понятия не имею. Ничего необычного там не происходило.
— Тогда постарайтесь вспомнить все.
Лукаш Дарко нахмурил брови, задумался на некоторое время и заколебался.
— Я бы охотно сделал ему гадость, гниде паршивой, но…
— Что но?..
— Как вам сказать… Боюсь навредить невинному парнишке…
— Даю вам слово, что невинному мы ничего плохого не сделаем.
Было в майоре Бежане что-то такое, что заставляло самых закоренелых преступников при общении с ним
— Мотоцикл там перед нами нёсся. От самой Варшавы. Я его на шоссе догнал. Обычный мотоцикл, я бы его обогнал, хотя он прилично шёл…
— Какой мотоцикл?
— «Хонда-250», как мне кажется. Я бы, повторяю, обогнал его, но Пустынко вдруг велел мне притормозить. Сказал, что мы слишком быстро едем, он ещё не успел обдумать сделку. Я поехал медленней, потом он велел прибавить газу, и так как-то получалось, что я все время держался за этим мотоциклом.
До самой Млавы, до поворота на Заленже. Мотоцикл тоже свернул, а потом пропал у меня из поля зрения. А мы остановились в Заленже.
— А что потом?
— Потом я смотрел перед собой, так же как и Пустынко, потому что больше нечем было заняться. По этой дороге к лесу шли бабы с корзинками.
И дети. Проехали два трактора, грузовик. Пара велосипедистов. Пронеслись какие-то мотоциклы, один из которых точно кроссовый, а второй — какой-то столетний, такое старьё, а летел так, что я даже удивился. Легковушки, штуки три, «фиаты». Все это редко проезжало, с большими перерывами, я не по порядку говорю, а так, как вспоминается. А, ещё телега одна. Ну и выскочил мотоцикл в нашу сторону, и что-то мне показалось, что это тот самый, с шоссе. Как раз тогда Пустынко и двинулся, словно только его и ждал. Не знаю, есть ли в этом какой-то смысл, говорю то, что видел.
— А номер у него был варшавский?
— Точно варшавский, но я его не запомнил. Ни к чему мне было.
— И больше в тот момент ничего не происходило?
Лукаш снова немного задумался.
— Парнишка какой-то из кустов на шоссе выскочил. Чуть под этот мотоцикл не попал. Сопляк, лет двенадцати.
— И что?
— Ничего. Остановился и стоял. Тут как раз и мы тронулись.
— Вы бы его узнали?
— Да никогда в жизни. Парнишка как парнишка.
В руках у него что-то длинное было. Вроде как небольшие удилища.
Бежан закончил допрос, так как появились оба его сотрудника, вначале сержант Забуй, а затем поручик Гурский. Выглядели они взволнованными, хотя видно было, что изо всех сил стараются держать себя в руках. Предупредив Лукаша, что придётся с ним ещё раз поговорить, он отпустил его.
Сержант Забуй с торжеством положил на стол небольшой магнитофон, Гурский высыпал целую пачку снимков из поляроида. Заговорили они одновременно, словно это был старт стометровки.
— Сердечная подруга Михалины Колек…
— Этот Ченгала врал, как нанятый…
— Минутку, — перебил их Бежан. — Не все сразу.
Спокойней, по порядку. Вначале Ирек, так как ему нужно будет возвращаться на свой пост. Вижу, что кое-что у вас есть.
Сержант Забуй попытался высказать все враз.
Изложить начало разговора, прочесть свои записи, включить магнитофон, представить свои выводы. Бежан привёл весь этот винегрет в порядок,
— Анастасия Рыкса для нас — прямо-таки золотой прииск, — высказал своё мнение майор, прослушав текст до конца. — Если бы тогда преступник от нас не сбежал, то у нас вообще ничего б не было, так как, честно говоря, я и не думал устанавливать у Колек этот пост. Все это нужно будет сразу же переписать. Повторяются Бешеный, Пустынко, Ченгала…
— Вот именно! — вырвалось у расстроенного Роберта.
— Спокойно. Кстати, Кая Пешт, а не Пруст и не Прыщ, я склонен тут верить Изе Брант. Все фамилии нужно исправить, а вот письма, адресованные пани Колек, начинают приобретать все больше смысла. Анастасию мы ещё пораспрашиваем.
— Ей только дозволь, пан инспектор, она подозревает всех подряд в убийстве Михалины. А в отношении звонка она, собственно, только этих двоих и видит…
— Очень хорошо, возвращайся на место, может, туда ещё кто придёт. По части убийцы я сомневаюсь, он, видимо, уже сориентировался, что квартира подверглась обыску, но другие нам тоже пригодятся.
Теперь ты, Роберт.
Поручик Гурский наконец-то получил слово.
— ..и я даже готов был ему поверить, — с горечью продолжал он, повторив первую часть беседы с Мариушем Ченгалой, — он мне показался таким симпатичным, холера его задери.., если бы не кабинет. Само у него сорвалось, он и глазом не моргнул, а уж о чем, о чем, а о священном кабинете Доминика он не мог не знать! В Лесной Тишине бывал, Михалину знал, должен был и весь дом знать, и обычаи своего покровителя. Ложь аж зазвенела в воздухе, а у него это так гладко вышло…
— И ты на него нажал? — забеспокоился Бежан.
— А вот и нет! — торжествующе похвастался Роберт. — Я этак деликатненько выяснил: ах да, действительно, у Доминика там есть кабинет, то есть был, но он там не бывал, кажется, Доминик вообще никого туда не пускал, кажется, ха-ха-ха! Потом он ещё раз подставился: начал объяснять, что в гости его не приглашали, он приезжал, привозил что-то необходимое, иногда его угощали кофе или чаем, и если бы там имелся вход для прислуги, то он бы через него заходил, для Доминика он был просто дерьмо. Ага, дерьмо! Вначале дружба, протекция, опека, а потом вдруг дерьмо, это почему же? Парень посерьёзнел, от шпаны отошёл, окончил школу, да что я говорю — закончил политехнический! Вышел в люди, работает, почему же вдруг дерьмо?
— Из самых разных показаний следует, что для покойника все остальное человечество, кроме него самого, было дерьмом…
— Но и это ещё не все! Я оставил его в покое, убрался оттуда и малость подождал, очень уж все это мне не понравилось. Не прошло и четверти часа, как он закрыл свою мастерскую, помчался на соседнюю автостоянку и, знаете, во что он сел? В «мерседес». Точно такой же, как и у Доминика. Если бы я не знал, что машина Доминика стоит у нас, на охраняемой стоянке, я подумал бы, что он у него свистнул «мерседес». Идентичный! Я поехал за ним, ага, за мастерской он ютится, как же, — вилла у Леса Кабацкого, вроде бы скромненькая, а внимательно посмотреть — роскошь — аж глаза на лоб лезут!