Закон Призрака
Шрифт:
Так, какие варианты? Доползти до останков вон того давным-давно умершего сталкера, у которого из прогнившего подсумка выглядывает ржавая рубашка гранаты «Ф-1»? Неплохое решение проблемы, если, конечно, у «эфки» взрыватель не накрылся от времени и сырости. А если накрылся? Тогда, значит, зря я мучался. Да и хрен я до него доползу эти пять или шесть метров, сто пудов отрублюсь раньше. А может, это и к лучшему? Сдохну от кровопотери без сознания – и без боли. Эдакая добровольная эвтаназия. Брешут те, кто говорят, что не боятся боли. Просто боль – она разная бывает. В моем случае будет запредельная, которую испытывать ой как не хочется.
И совсем уже вознамерился я совершить рывок в сторону того трупа с гранатой, как вдруг в мертвой тишине, повисшей в зале после перестрелки, послышался шорох.
Я осторожно повернул голову на звук.
И удивился несказанно.
Даль, которого я счел мертвым в самом начале боя, полз к Монументу, оставляя за собой на полу влажный кровавый след. В крупных мужиках и крови побольше. Другой уже давно бы потерял сознание от кровопотери, а этот – полз, упрямо полз к сверкающему кристаллу.
Зачем? А кто ж знает, зачем человек ползет куда-то на пороге смерти. Даже лысому чернобыльскому ежу ясно, что Машины желаний – что шарообразные, что кристалловидные, – как тот джинн из сказки, претворяют мечты человеческие в жизнь очень и очень по-своему. Ну и какой смысл в свои последние минуты так корячиться, себя мучить? Чтоб попросить задержать в теле угасающую жизнь? Так задержит же, Монументу это раз плюнуть. Да только вряд ли обрадуется сталкер такой жизни. У Машин желаний свой специфический юмор. Ладно, если в безмозглого зомби превратит. А что, если в разумного? И будешь такой весь из себя мыслящий по Зоне бродить в заживо разлагающемся теле, пока не достанет тебя всё и сам ты не выйдешь на ближайший кордон, под пули срочников. Говорят, бывали такие случаи. И очень я тех зомбей понимаю. Лучше реально провести самоликвидацию, чем так мучиться.
Но, по ходу, Дальнобойщик не знал этих нюансов. И потому полз вперед, не обращая внимания на кровь, текущую из ран, и на слабость, что накатывала на израненное тело с каждым движением. Я-то знаю, что это такое, причем не понаслышке…
Но Далю было очень надо доползти до своей цели, и я не стал его окликать-предупреждать, хотя мог. Когда у человека есть цель всей его оставшейся жизни, нельзя такого человека тормозить на полпути. На пороге смерти каждый точно знает, что ему нужно. Даже если всю жизнь не знал и упорно, но безрезультатно искал ее смысл. Дальнобойщик же его нашел, видел прямо перед собою. Что ж, удачи ему. Может, и доползет, если очень надо.
А Дальнобойщику было надо. Очень. И он дополз, волоча за собой непослушное тело. Видать, и ему прилетело в позвоночник, потому и ползет, волоча ноги, ничего не чувствующие ниже ранения. Подполз он к сверкающему кристаллу, дотронулся до него ладонью и прохрипел:
– Дай нам… дойти… А потом забирай нас… всех… Мы уже мертвые… Только дай дойти…
Попросил – и упала на пол ослабевшая рука, оставив на сверкающей поверхности Монумента смазанный отпечаток окровавленной пятерни, странно смотревшийся на идеально чистой грани. Что Золотой шар в Хармонте, что вот это Зеркало Миров всегда выглядели совершенными, стерильными, словно ничто в нашем мире не могло оставить на них свой след…
Оказалось – могло. Кровь сталкера, попросившего о
Но, видать, желание Даля, подкрепленное горячей кровью, было слишком сильным…
В глубине и без того сверкающего Монумента внезапно начало разгораться что-то очень яркое, будто маленькое солнце решило родиться прямо тут и прямо сейчас в самом сердце Зеркала Миров.
Я невольно закрыл глаза, понимая, что не успеть мне с той гранатой, что услышала Машина желаний последнюю просьбу сталкера и что вот оно, началось…
Свет был не просто ярким. Он был пронизывающим, будто валялся я совсем рядышком с эпицентром ядерного взрыва, нестерпимым настолько, что я даже отнял руки от развороченного живота и попытался прикрыть окровавленными ладонями и без того закрытые глаза…
И ничего у меня не получилось.
Свет легко проник сквозь жалкую преграду человеческой плоти, и я услышал, как лопаются мои глаза и как шкворчит мозг, поджариваемый неведомым излучением прямо в моей черепной коробке…
Понятное дело, что не мог я слышать всего этого, что умирающего человека все еще преследуют звуки и образы из жизни, которая более не принадлежит ему. Да и они скоро пропали, поскольку я полностью растворился в свете, где не было ни звуков, ни образов… Ничего. Только свет – и я, ставший его неотделимой частью, но все равно при этом каким-то непостижимым образом осознающей себя.
«Я – сталкер!» – то ли подумал, то ли прокричал я, и эта мысль-крик тут же утонула в световом потоке. Но я уже знал, что я – это я, потому что лишь живое существо способно мыслить и беззвучно орать в равнодушную сверкающую пустоту:
«Я – Снайпер! Сталкер!! И я – живой!!! Слышишь, ты, глыба бездушная, лампочка для двуногих мотыльков, что летят на твой свет, чтобы сдохнуть! Я – сталкер!! И я – живой!!!»
Внезапно в ровном, текучем свете, окружающем бесплотного меня, что-то изменилось. Неровности какие-то образовались в нем, похожие на сгустки, несколько более плотные, чем ровный, равнодушный поток, текущий не пойми куда. Но эти сгустки плыли против потока, боролись, барахтались, все больше обретая форму, уплотняясь, выдирая себя из общей сверкающей массы, внося дисгармонию в этот мир тихого счастья для всех, без времени и без желаний уйти куда-то, так как понятно, что некуда отсюда идти…
Но тем, кто пёр против течения, это было непонятно – как и мне, упрямому сталкерюге, которому и после смерти всё не так, как надо, а как надо – он и сам не знает, но главное, чтобы было по его, наперекор течению. Пусть другие блаженно плывут в потоках навязанного всеобщего счастья. Другие. Но не мы. Потому, что мы – сталкеры, живые и живущие наперекор даже самой смерти.
Я уже видел тех, кто шел ко мне, потому что ярчайший, пронизывающий свет вдруг стал тускнеть и бледнеть, превращаясь в мягкое, голубоватое мерцание Монумента, окутывающего фигуры трех сталкеров – живых, целых и невредимых, недоуменно оглядывающих себя и друг друга.