Закон против тебя
Шрифт:
Через двадцать четыре часа темно-синяя «тойота»
Подберезского пересекла Московскую кольцевую и, постепенно наращивая скорость, взяла курс на восток.
В залитом под самую пробку вместительном баке тяжело плескался бензин, на заднем сиденье лежал в прозрачном пластиковом чехле выходной костюм Подберезского. Одетый в полосатый десантный тельник без рукавов и обрезанные выше колен застиранные добела джинсы Подберезский вел машину, выставив в открытое окно загорелый локоть и внимательно глядя на дорогу. Он курил, вполуха слушая передаваемый по радио прогноз погоды, а рядом с ним, удобно раскинувшись в мягком пассажирском кресле, дремал, надвинув
Подберезский хмыкнул, выбросил в окно окурок и прибавил газу, чтобы успеть засветло покрыть как можно большее расстояние.
– Едет, – сказал Леха-Большой и раздавил окурок о верхнюю трубу металлического ограждения, на котором они сидели как два воробья-переростка.
– Где? – встрепенулся Леха-Маленький, отрываясь от созерцания стройных ног молодой мамаши, которая не спеша шла мимо, толкая перед собой детскую коляску. – А, вижу. Легок на помине!
Возле них затормозил огромный черный «ниссан» с запыленными бортами. Хромированные дуги и подножки горели на солнце ослепительным блеском, отбрасывая в сторону острые злые блики. Оба передних стекла джипа были опущены до упора, в салоне на всю катушку грохотала музыка.
Большой и Маленький, как их из экономии называли приятели, лениво сползли с ограждения и подошли к машине.
Леха-Большой, основательно заплывший жирком двухметровый качок, был одет в просторные блекло-зеленые брюки и линялую серую майку без рукавов, которая открывала жирные плечи, красные от солнечных ожогов бицепсы и потную безволосую грудь.
На толстой шее поблескивала золотая цепочка с массивным безвкусным крестом. Леха-Большой был блондином и, как большинство блондинов, очень плохо загорал.
Леха-Маленький уродился низкорослым, тощим, черноволосым и смуглым, что делало его карикатурным антиподом Лехи-Большого. Он был одет в пеструю летнюю рубашку с коротким рукавом, пыльные черные джинсы и сандалии с открытыми носами, из которых торчали босые грязноватые пальцы. У него было скуластое лицо с широким ртом и маленькие, слегка раскосые глаза с вечно припухшими веками, выдававшие в нем аборигена. На его костлявых бедрах блестел многочисленными хромированными бляшками широкий кожаный ремень, на шее, как и у Лехи-Большого, болталась золотая цепь, а в потной руке была зажата трубка мобильного телефона. В заднем кармане джинсов Леха-Маленький всегда носил любовно отточенный и отполированный нож-бабочку, а на безымянном пальце его левой руки сверкал массивный золотой перстень из дутого золота.
Леха-Большой неторопливо приблизился к джипу, держа в опущенной правой руке тощую спортивную сумку, зачем-то огляделся по сторонам, вертя круглой головой с коротко стриженными волосами, сквозь которые неприятно розовела обожженная солнцем кожа, открыл переднюю дверцу и тяжело взобрался на пассажирское
Джип тронулся и неторопливо покатился вдоль улицы.
Водитель, мужчина лет сорока, одетый, несмотря на жару, в белую рубашку с галстуком и легкий пиджак, ткнул пальцем в переносицу, поправляя очки с дымчатыми стеклами, выключил магнитолу и недовольно повел носом в сторону Лехи-Большого, от которого сильно разило потом.
– Зачем позвал, Андреич? – фамильярно спросил Леха-Большой, поудобнее устраиваясь на сиденье и кладя на колени сумку. – Что, работа есть?
Сидевший за рулем Манохин немного пожевал губами, решая, с чего начать. Настроение у него было отвратительное, и больше всего ему сейчас хотелось для начала расквасить физиономии обоим Лехам – сначала Большому, а потом Маленькому. «Ухари, – подумал он с ненавистью. – Яйца вам оторвать, чтобы работать не мешали…»
– Работа есть, – сказал он, стараясь, чтобы голос звучал спокойно и ровно. – Черемису нужны два человека. Желательно мужчины. Вы меня поняли?
Мужчины! Черемис на этом настаивает, и я не вижу причины, по которой ему стоило бы отказать.
– Мужчины? – глубокомысленно переспросил Большой. – Мужики, значит". Капризничает Черемис. Чем ему бабы не угодили?
– Ну вот что, – сдерживаясь из последних сил, произнес Манохин. – Скажу вам по секрету: была у меня мысль отстрелить вам обоим яйца, чтобы впредь не занимались самодеятельностью и не портили товар. Имейте в виду: еще раз услышу, что вы этим занимаетесь, так и поступлю. Без предупреждения. Вам ясно?
– Да уж куда яснее, – со вздохом пробормотал Леха-Маленький.
– Сука Черемис, – сказал Большой. – Кто его за язык тянул?
Манохин повернул к нему обрамленное аккуратной бородкой лицо и немного побуравил его взглядом.
– Этот вопрос закрыт, – объявил он после паузы. – Если хотите обсуждать мои приказы, вы получите такую возможность.., на кладбище, с другими жмуриками.
– Нет у нас такого желания, – сразу же откликнулся Леха-Большой. – Скажи, Леха?
– Нету, – поспешно подтвердил Маленький. – Да и не было никогда. Не пойму, откуда волна. Мы свои, Андреич, свои в доску!
– Вот и славно, – сказал Манохин. – Тогда о деле.
– Делов-то! – перебил его Леха-Маленький, заметно обрадованный тем, что скользкая тема изнасилований была закрыта. – Двух лохов повязать, это же раз плюнуть! Сейчас брякнем Макару, пускай подкатывает на вокзал. Через час московский поезд, так что все будет в порядке. Вот прямо сейчас и брякнем.
– Сейчас я тебе брякну в башку из «стечкина», – сквозь зубы пообещал Манохин. – Заткни пасть и слушай внимательно. Работать вам теперь придется самим, без Макара. С Валиком приключилась странная история. Кто-то позвонил в «скорую» и сообщил, что человеку плохо.
Макара нашли в чужой квартире со стаканом в руке и с почти полутора литрами нашей водяры в желудке. Квартира стояла нараспашку, на столе – бутылок пятнадцать водки, вся нашего разлива, под столом – три пустых поллитровки, а на диване Макар в полном отрубе.
– Ни хрена себе, – уважительно протянул Большой. – Он же вроде не пил? Чего это он? Надо будет с ним побазарить, когда проспится. Странно это все как-то…
– Он не проспится, – сказал Манохин. – «Скорая» приехала слишком поздно. Умер, не приходя в себя. Диагноз – отравление поддельной водкой.