Закон тени
Шрифт:
— Дождитесь вместе с ним, пока мы уйдем, и заприте дверь храма. Для вас, Пико, на рассвете у ворот Салариа будет готов конь. Возвращайтесь во Флоренцию и ждите. Последующие годы вы потратите на доброе дело. Работа будет долгой, и может быть, даже вам не доведется увидеть ее результатов, хотя вы и очень молоды. Но первый камень уже выточен с точностью.
— Первый камень? Где?..
— Краеугольный камень здесь, в умах тех, кто будет строить. Донато Браманте знаком с проектом, я помогу ему найти путь к сердцу Папы, войти в доверие и получить заказ. Тогда слова и мечты начнут становиться делами.
Пико
Едва он переступил границу абсиды, как путь ему преградила человеческая фигура, появившаяся из боковой капеллы. Она шла со стороны Бина, олицетворения женского начала в мире.
— Вы здесь… — пробормотал Пико.
Он не удивился, наоборот, в глубине души он ожидал этой встречи.
Она посмотрела на него тем самым взглядом, который он так хорошо знал: глядя сквозь него, словно стараясь разглядеть что-то давно утраченное.
— Наверное, нам было предначертано увидеться еще раз. Здесь, где все кончится.
— Почему именно здесь? Что вас связывает с этим местом?
Женщина подняла голову, вглядываясь в потолок.
— Здесь соединились труды двух моих отцов.
Пико ничего не понимал. Ища объяснения, он обернулся к Франческо.
— Я рассказывал о Стефано Поркари, — ответил тот. — Его судьба вам известна. Когда его предали, он еле успел предупредить об опасности своих близких, хотя и понимал, что, поступая так, подписывает себе приговор. Вы видели рисунок Леона Баттисты.
— Он предпочел погибнуть, но спасти своих сограждан, — произнесла женщина, и голос ее дрогнул от внутренней боли. — Я была в ту ночь в доме Поркари.
Пико заметил недоверчиво:
— Но этого не может быть, ведь с тех пор прошло уже почти тридцать лет…
— Я там была, — как во сне повторила женщина.
Пико снова обернулся к Колонне. Возможно, в довершение всего женщина была немного не в себе. Тот, должно быть, догадался о мыслях Пико и покачал головой.
— У Стефано Поркари была подруга, которая носила под сердцем его ребенка. Девочка родилась через несколько месяцев.
— Так вы его дочь? — прошептал Пико.
Теперь он наконец понял смысл той странной церемонии перед заброшенным домом, когда девушка клала цветы к порогу. Это был не мистический обряд, а простое свидетельство любви к отцу, которого она ни разу не видела.
Женщина пристально смотрела в пустоту.
— Да, — ответил за нее Франческо Колонна. — Благодаря его жертве многие заговорщики избежали западни, а остальные не выдали их даже под пытками. Это спасло жизнь многим. Кардиналу Просперо, моему отцу и другим, кто был вне подозрений. Из благодарности к Поркари мой отец спрятал его подругу в Палестрине, втайне принял роды и взял малышку в наш дом. Он воспитал ее в почтении и любви к памяти отца и ко всем, кому удалось выжить.
— Но вы сказали, что у вас два отца! — не удержался от восклицания
— Да. Был еще один человек, который за руку провел меня сквозь годы одиночества. Он находился рядом со мной, с отцовской нежностью прививая мне те идеалы, которые разделял с моим отцом. Он шаг за шагом выстраивал мою душу, как отец дал жизнь моему телу. Леон Баттиста.
Женщина запнулась и жадно вгляделась в лицо Пико в ожидании реакции.
— Леон Баттиста Альберти принимал участие в заговоре? — прошептал он, как громом пораженный.
— Об этом никто не знает. Это скрывали даже от членов Витрувианской академии. От всех, кроме руководителей. Он помогал делу со всей присущей ему силой и отвагой. Мало кто знал, насколько великолепно Леон Баттиста владел оружием. У него была задача повести за собой бойцов на первый штурм ватиканских дворцов, а Стефано должен был воодушевить римлян и поднять восстание в Капитолии.
В голове у юноши постепенно начали складываться фрагменты этой грандиозной фрески. Глубоко человечный гений архитектора породил мечту. Он был незаконнорожденным, много лет провел в изгнании, науку постигал шаг за шагом, борясь с нищетой. И вот ему встретились сочинения Платона, и он понял, что существует знание гораздо более древнее, чем наука греков. Люди владели этим знанием, а потом его утратили. Тут и родилась мечта вновь обрести это знание и воплотить в камне. Муки одиночества скрашивала дочь друга, как и он, лишенная всех прав своего рода и семьи, пораженная той же неизлечимой внутренней пустотой. Теперь Пико понимал, каким образом свет и тени жизни архитектора привели к такому проекту. Он был сыном страдания, и страдание везде преграждало ему дорогу.
Джованни обернулся к женщине, которая по-прежнему бесстрастно глядела на него. Теперь он понимал, в чем секрет ее холодности. Это была пустота одиночества, того одиночества, которое она так часто читала в материнских глазах.
Из боковых капелл бесшумно, как тени, появились карлики, скользнули вдоль нефа и собрались в кружок вокруг саркофага. Женщина кивнула, и они, делая невероятные кульбиты, стали карабкаться друг другу на плечи, пока самый верхний не добрался до фонаря, венчающего купол. Там, балансируя на живой пирамиде, он что-то взял, и пирамида распалась, змеиным извивом соскользнув на землю.
Карлик положил к ногам женщины что-то завернутое в ткань, и отошел вместе с остальными. И тут Пико осенило. Так вот как убили резчика! Смерть спустилась с потолка через маленькое отверстие в крыше сарая, замкнув его в могиле.
— Это вы убили Фульдженте и печатника! Но зачем? Они собирались вас выдать?
Лицо Франческо Колонны исказила презрительная усмешка.
— Нет, они были далеки от того, что узнали сегодня вы. Они вообще ничего не знали. Их погубило тщеславие. Гордыня мелких ремесленников, которым покоя не дает слава мастера. Фульдженте завидовал удачам и успеху Боттичелли, хотел завладеть шрифтом и опубликовать книгу Альберти под своим именем. Он не отдавал себе отчета, что книга, которую он в ничтожестве своем счел собранием архитектонических выдумок, содержит между строк великий проект. Более тонкий ум сразу бы все понял. Именно поэтому Фульдженте должен был умереть — и умер.