Закон военного счастья (сборник)
Шрифт:
Ему никто не ответил. Юноша в ручье закончил мытье своего плаща и подобрал следующий плащ, заляпанный белесо-зеленой кровью пауков так, что стал даже виден на темной земле. Одна из девушек что-то певуче проговорила юноше. Тот почти по-человечески кивнул.
– У вас тут весело, – вдруг отозвался другой юноша, растянувшийся у огня, с тремя повязками на полученных за день ранах. – Я даже не подозревал, что бывает такая война.
И тогда Рост с отчетливостью необыкновенной, словно читал в книжке кем-то давным-давно написанный текст, осознал, что, если бы не атака пауков, если бы не эта дурацкая, почти безнадежная война, эти существа скорее всего стали бы врагами людей, причем такими,
– Зули-вар, – с достоинством проговорил Ростик, – я благодарен тебе за высокую оценку нашей способности воевать.
Юноша кивнул. Пожилая матрона почти с любопытством посмотрела на Ростика.
– Рост-люд, – пророкотала она, – ты сразу выучил наши имена. И я не уверена, что кто-то еще запомнил их.
Рост пожал плечами. Имена действительно отпечатались у него в сознании, хотя он даже не видел во время своего первого разговора этих… ниндзя. Он набрал побольше воздуха в легкие и уверенно произнес:
– Я придаю дружбе с вами очень большое значение. Поэтому выучить имена – мой долг.
– Ты командир, – с некоторым непонятным удовлетворением сказал Бастен, – но даже не самый большой вождь, как я понимаю.
– Правильно понимаешь, – ответил Ростик.
– Другие ваши вожди обучены лучше, чем ты?
– Вряд ли. Но они – вожди, приходится им подчиняться.
– Такое общество неустойчиво, – уверенно сказала Ихи-вара. – Ты согласен с этим?
– С властью у нас действительно творится что-то непонятное, – решил Ростик пооткровенничать. – Но это поправимо.
– Только не нужно делать главным никого из… – и юноша, лежащий у огня, произнес какое-то неприятно прозвучавшее слово. Ростик догадался, что это презрительная кличка аймихо на языке аглоров.
– Нет, думаю, никто из них не станет верховным вождем нашего мира… Я имею в виду, человечество.
Бастен посмотрел на Ростика в упор. Если можно было взглядом оказывать физическое давление, подобное сильному ветру, то это был именно такой взгляд.
– Вы нам в целом не нравитесь, люд-Рост, – сказал он медленно и отчетливо, словно Ростик мог его не понять. – Вы слабы, неправильно организованы и не очень умны. Но мы считаем, что вы – не безнадежны. И к тому же совершенно непонятным образом умеете сражаться… Хотя выучка большинства солдат вашей армии привела бы в отчаяние самого нетребовательного из аглоров.
– Разве такие бывают? – попробовал пошутить Ростик. Осознав, что шутка не удалась, посерьезнел. – Так вы останетесь с нами?
Молчание длилось долго, очень долго. Рост уже думал уйти, когда вдруг юноша, подошедший с вымытыми плащами, нехотя, едва слышно, отозвался:
– Завтра – с вами.
Потом Ростик облетел южный фланг своих войск. Там все было тихо, как-то подозрительно тихо. Даже дикие бакумуры растянулись в длинную цепочку, пробить которую одной атакой не составило бы труда. Вернувшись в Центральную крепость, он пошагал к себе, как вдруг встретил в коридоре Любаню. Она тащила донельзя окровавленный поднос с хирургическими инструментами, а за ней бежало вприпрыжку двое маленьких бакумурчиков с грязными клеенками, простынями и бинтами… Вернее, тем, что в Полдневье заменяло бинты.
– Ты как тут оказалась? – удивился Ростик. Он даже не успел ничего почувствовать при виде своей прежней жены.
Любаня искоса посмотрела на него, скользнула боком по коридору и уже сзади, неожиданно обернувшись, проговорила:
– Ким ранен, очень серьено.
Все смутные переживания по поводу неудачной женитьбы мгновенно выветрились из головы
Тот лежал на каком-то подобии носилок, поставленных на умело и расчетливо связанные из местной травы козлы, укрепленные каменным литьем. Он был в сознании, но его кожа была серой от боли и потери крови. Увидев Ростика, Ким слабо улыбнулся, и голосом, в котором вдруг начал скрипеть какой-то малознакомый акцент, возможно, корейский, оповестил:
– Не волнуйся. Операцию уже сделали… Жить буду, хотя… не скоро. Даже руки-ноги целы, так что еще повоюем, если пауки… нас не прикончат.
– Завтра все решится. – Ростик поправил одеяло, которым Ким был укрыт, и от облегчения даже шмыгнул носом. – Если правильно все разыграем, то им с нами не справиться.
– Ты уж постарайся, – сказал Ким и закрыл глаза.
Ростик еще немного посидел, прислушиваясь, как Ким дышит. Потом стал осматриваться. Лазарет был ужасным местом – грязным, сырым от дыхания и пота слишком многих людей. Он едва вмещал ту боль, которая тут скопилась, едва не обваливался от криков и стонов, самой черной ругани и неумелых молитв, но… Тут уже была надежда, это отчетливо читалось в лицах людей на койках. И в поведении медсестер в грязных, некогда белых халатах. Действительно, остаться на поле боя, не знать, что с тобой, возьмутся ли лечить тебя медики – было куда страшнее, чем находиться тут.
И все-таки аймиховская выучка давала себя знать. Ростик сумел вполне квалифицированно отгородиться от этого места, хотя и почувствовал, что теперь не сумеет забыть о нем. Для того чтобы не путаться под ногами у медиков, он вышел, нашел в столовой девушку Ладу, донельзя усталую, которая, в отличие от быстро работающих челюстями загребных, лениво жевала какую-то кашу, и попросил ее подготовить гравилет через четверть часа. Она вздохнула и кивнула.
Они вылетели снова, прошлись над войсками, уже со знанием, которое Ростик почему-то впервые почувствовал в лазарете. А может быть, еще во время разговора с аглорами, хотя тогда совсем об этом не думал – о завтрашнем дне, о том, что пауки теперь попробуют что-то новенькое, о чем люди, может быть, не подозревают.
Высадившись, он походил между костров людей, диких волосатиков, многие из которых не выпускали доставшиеся им в бою ружья, между яркими кострами пернатиков, то и дело подсыпающих в огонь вместе с дровами и сухой травой что-то, похожее на соль. Огонь от этого становился желтым или синеватым, временами почти кобальтовым, бегимлеси это очень нравилось.
Ростика встречали сдержанно, но почти всегда освобождали местечко у огня, где было поменьше дыма, спрашивали о противнике, иногда предлагали поесть или хотя бы выпить чаю. Он недолго сидел то тут, то там, говорил какие-то слова, которые полагалось бы говорить командирам в подобной ситуации, от чая, как правило, отказывался, шел дальше… Но все время думал о том, что он должен сделать, чтобы враг не прорвался завтра через этот хлипкий и уже усталый заслон… Он думал, думал.
А потом неожиданно даже для себя отправился спать в крепость и, перед тем как улечься, оповестил через вестовых, что к пяти ночи ждет у себя всех командиров полков.
Совещание это Ростик впоследствии помнил плохо. Потому что оно очень быстро окончилось и потому что он толком так и не проснулся, хотя отлично понимал, какие приказы раздает этим усталым, обросшим мужикам… Лишь в конце совещания он заметил в задних рядах Аду, которая в отсутствие Евы привела ее крейсер после ремонта. Ростик хотел было спросить, как чувствует себя его рыжеволосая красавица, но не стал – около него было слишком много людей, и потери были таковы, что спрашивать о ком-то, даже о самом близком человеке, было неправильно.