Закон волка
Шрифт:
«Простите, — сказал мужчина, внимательно рассматривая глаза Анны, словно угадывая се мысли, — я сейчас работаю, но могу уделить вам немного времени».
«Мне одеваться, Жорик?» — растягивая слова, певуче произнесла натурщица. «Накинь халат и приготовь кофе, — ответил Жорик и снова повернулся к Анне: — Садитесь на диван… К сожалению, стульев нет, я их вынес и оставил лишь то, что нужно для работы… Выпьете чего-нибудь?»
Анна отрицательно покачала головой. Она чувствовала себя неловко, оттого что оторвала человека от работы. Натурщица накинула халат, прошлепала босиком к двери и вышла в коридор. Художник опустил кисти в стакан,
«Так вы, значит, ищете свою подругу? — спросил он. — Простите, напомните мне свое имя… Анна? Прекрасное, прекрасное имя! — оценил художник и вдруг стремительно подошел к ней, коснулся пальцами ее подбородка, приподнял чуть-чуть и вернулся на прежнее место. — Вот так! Мягкая тень лессирует черты лица, детали проступают не столь заметно, и создается ощущение отдаленности, нежности, возникает иллюзия нереальности, а потому непостижимости! — Он снова подошел к Анне, осторожно, словно нечто хрупкое, взял ее под локоть. — Вы не могли бы на секундочку встать.. Повернитесь ко мне вполоборота. Спинку ровнее, грудь вперед!.. Отлично! Превосходные данные!.. Простите за нескромный вопрос: вы когда-нибудь позировали художнику?.. Нет? Странно, очень странно. Такой редкостный тип лица, такая астральная фигура!»
«Какая фигура?» — не поняла Анна. «Астральная», — повторил художник и сделал недоуменное лицо: как это, мол, она смеет не знать, что обладает астральной фигурой.
Анна вдруг подумала, что перед ней стоит больной человек, маньяк. Она отдернула локоть и на всякий случай отошла на шаг.
«Послушайте, — сказала она, — я вовсе не собираюсь вам позировать. Я пришла сюда совсем не для этого. Если вы не в состоянии объяснить мне, где Татьяна Васильева, то я лучше пройду к вашим соседям». — «Нет-нет, Бога ради! — горячо заговорил художник и спрятал руки за спину. — Не уходите. Я вам постараюсь помочь. Сейчас, сейчас… »
Он подошел к подоконнику, на котором лежала кипа газет вперемешку с книгами, и стал рыться в них. «Вот, — спустя минуту сказал он, протягивая Анне сложенный лист бумаги. — Прочитайте!»
Анна развернула листок. Это было письмо, отпечатанное на пишущей машинке: «ДОРОГИЕ СОСЕДИ! ЧТОБЫ ВЫ НЕ ВОЛНОВАЛИСЬ, ХОЧУ ВАС ИЗВЕСТИТЬ О ТОМ, ЧТО ИЗ КРЫМА Я ПОЕХАЛА В МОСКВУ К ОЧЕНЬ ХОРОШЕМУ МОЛОДОМУ ЧЕЛОВЕКУ, ЗА КОТОРОГО СКОРО ВЫЙДУ ЗАМУЖ. В СВОЮ КОМНАТКУ БОЛЬШЕ НЕ ВЕРНУСЬ, ЗАЯВЛЕНИЕ НА ВЫПИСКУ ВЫШЛЮ ПОЧТОЙ. ОДНА К ВАМ ПРОСЬБА. ВЫШЛИТЕ, ПОЖАЛУЙСТА, НА МОСКОВСКИЙ ГЛАВПОЧТАМТ (ДО ВОСТРЕБОВАНИЯ) ВСЕ МОИ ДОКУМЕНТЫ И МОИ ФОТОГРАФИИ, КОТОРЫЕ НАЙДЕТЕ В МОЕЙ КОМНАТЕ. ЦЕЛУЮ ВАС ВСЕХ. ВАША ТАТЬЯНА».
«Это она вам прислала?» — спросила Анна, дочитав письмо. «Не мне, а постоянным жильцам, — пояснил художник. — Но фотографии в Москву отправил я. Эти бабушки, как вы понимаете… — Он на некоторое время замолчал, раздумывая, откровенничать или не стоит. — Видите ли, я не знаю, насколько вы осведомлены о том, какие взаимоотношения были у Танюхи с соседями. В письме она всех целует, но это по крайней мере тонкое лицемерие великодушного человека, отпускающего всем грехи на правах счастливца».
«Я не совсем вас поняла», — сказала Анна и сделала еще шаг к двери.
«Танюха очень плохо жила с соседями. Она просто ненавидела их. Как, впрочем, и они ее.
Он вздохнул, опустил глаза.
«Она что же, была вашей натурщицей?» — спросила Анна. «Нет, не просто натурщицей. Намного больше, милая, намного». — «И теперь вы здесь обосновали свою мастерскую?» — «Как видите. И имею на это право, между прочим… А вы, значит, учились вместе с ней?» — «Нет, мы недавно познакомились», — уклончиво ответила Анна. «Трудно представить, что у вас с
Танюхой могут быть общие интересы». — «А почему, собственно говоря, нет?» — с вызовом спросила Анна. «Почему? — переспросил художник. — А потому, что Танюха весьма раскрепощенная личность, для которой смысл жизни — мотоциклы, рок-н-ролл, вольное отношение к вопросам пола, кайф… А вы… Нет, вы не такая». — «Вы тоже, по-моему, не очень хорошо разбираетесь в мотоциклах».
Художник призадумался. «Она тянулась ко мне как к духовному началу. Она очищалась в моей ауре, подпитывалась энергией, дифференцировала в себе плотское и космическое… Может быть, в том, что ее заметили и оставили в Москве, есть и моя заслуга… Впрочем, говорить об этом не совсем скромно. Я всегда предпочитаю умалчивать о своем таланте и благодетельстве».
Открыв ногой дверь, в комнату вошла натурщица с подносом в руках, на котором стояли две разновеликие чашки, причем одна — с отбитой ручкой. «Куда ложить?» — спросила она.
Художник поморщился, нахмурил брови. «Класть, Лизавета, класть, а не ложить! Сколько раз я тебе говорил об этом!»
«Забыла, Жорик! — натренированно ответила натурщица, села на диван и поджала под себя ноги. — Мне раздеваться?»
Художник покачал головой, взглянул на Анну, словно хотел извиниться за слабое астральное начало в Лизавете, и снова сделал замечание натурщице: «Не называй меня Жориком. Меня зовут Джорджем, я говорил тебе об этом сотни раз!»
Лизавета закатила вверх свои безумно накрашенные глазки, взяла в руки какой-то журнал и стала его листать.
«Вы мне отдадите это письмо?» — спросила Анна, открывая сумочку и медленно опуская лист в нее. Художник неожиданно кинулся к Анне и перехватил ее руку. «Это письмо? — прошептал он, медленно разжимая пальцы, затем повернулся и подошел к окну. — Вы просите меня о невозможном, — не оборачиваясь, произнес он. — Но пусть будет так. Забирайте. Это одно из немногого, что осталось у меня в память о Танюхе. Это письмо да несколько ее портретов… »
Анна проследила за его взглядом. На стене, противоположной окну, среди больших и малых полотен, пестреющих цветными пятнами, выделялись два портрета взрослой девушки. Один был выполнен в профиль: девушка с тонкой сигаретой в губах и в мотоциклетном шлеме касалась пальцами темного стекла-шторки. Казалось, что еще мгновение, и она закроет лицо и помчится вперед, обгоняя ветер. На втором портрете — анфас — она, чуть приподняв лицо вверх, словно смотрела на утреннее солнце, пронизывающее своими лучами окно, обеими руками зачесывала ровные пепельные волосы назад.