Закон землеройки
Шрифт:
– Наше вам здравствуйте, – неожиданно дружелюбно произнес парень с мопедом. – А мы уж думали, что вы и сегодня не появитесь. Просто Татьяна за вас беспокоится, вот и попросила нас подежурить у моста…
– Ну, раз вы за мной, – без уговоров пристроился я к нему на заднем сиденье, – тогда вперед!
Мотор мопеда оглушительно выстрелил, и наша двухколесная кавалькада резво покатила к мосту. Не стерпев, я оглянулся. Мужики в длинных рубахах успели передислоцироваться от магазина к будке и теперь застыли возле нее в растерянных позах.
– Вы уж извините нас за тот наезд, – крикнул мне вполоборота мой нечаянный спаситель. – Я ведь не знал, что вы писатель! Думал, к Танюхе клеитесь…
– Да я забыл уже, – успокоил я парнишку, перекричав треск мотора. – А в доме Ниткиных совершенно случайно оказался…
Благополучно добравшись до Лисовок,
– Соскучился, бедный, – поставила передо мной Татьяна кружку с чаем. – Вчера тоже полночи колобродил, не хотел без вас укладываться.
– Так некому его было ночью согреть, вот он и беспокоился, – ласково почесал я кота за ушком.
– А где ж заночевал-то? – присел напротив хозяин дома. – Мы ведь с внучкой тоже беспокоились.
– Прямо в монастыре и заночевал, – коротко ответил я. – А сегодня вот довелось в рукопашной схватке поучаствовать. Ни с того ни с сего на меня два мужика с палками напали, а верховодила ими какая-то нервная визгливая дамочка.
– Случаем, не коротенькая такая, – ладонью показал примерный рост тетки Федор Богданович, – и на один бок перекошенная?
– Она самая. Если б не милиция, не уверен, что сидел бы сейчас с вами…
Хозяин сокрушенно покачал головой.
– Ох, Александр, будь я на твоем месте, прямо завтра отсюда уехал бы, если уже не сегодня…
– Не понял. Бежать от пары хулиганов и вздорной тетки? Не дождутся! Лучше уж просветите меня тогда, каких еще опасностей в вашем городе мне следует остерегаться.
– Ну, коли силы остались слушать – слушай. Расскажу о ситуации в городе, что сам знаю, а потом уж вместе покумекаем, как тебе лучше поступить. Одна голова, как говорится, хорошо, а две лучше. – Федор Богданович ненадолго задумался, а затем, облокотившись на стол, приглушенно заговорил: – Когда-то Энск был самым обыкновенным провинциальным городком: размеренная жизнь, скучное социалистическое бытие, минимум перемен. Не сказать, чтобы мы жили хуже других, нет… Просто привыкли считать, что так и надо. Первые изменения произошли вскоре после прихода в Кремль Горбачева, то есть примерно двадцать лет назад. И начались они, как я теперь понимаю, с приезда в наш город женщины лет двадцати пяти с малолетней дочкой. Прибыли они из какого-то далекого сибирского села, а запомнил я их потому, что работал тогда учителем, и эта дама как раз пришла записывать свою девочку в нашу школу. Обе с первой минуты мне почему-то не понравилось. Мало того, что мать явно страдала позвоночником и не могла стоять прямо, так еще и дочь не тянула по знаниям даже на первый класс, а мамаша настаивала пристроить ее сразу во второй. Разговор тогда вышел тяжелый и неприятный, и в итоге мы им в приеме в школу отказали…
– Хм… Не вижу связи между этой парочкой и своими синяками.
– Так я еще и не договорил. А ведь эта кособокая женщина начала вскоре проявлять такие способности, о которых в эпоху СССР и слышать не приходилось! Работать поступила санитаркой в городскую больницу, трудилась истово, по две смены кряду. А чуть позже по Энску пошли разговоры, что за три дня до кончины того или иного пациента она во время обхода торжественно вручает тому кружку с водой и говорит примерно следующее: испей, мол, дорогой, прощальной водицы и приготовься к скорой встрече с Господом Богом. И что самое поразительное, все ее предсказания сбывались! Человек, испивший той воды, послушно призывал родственников для прощания или писал завещание, а в объявленный санитаркой час переставал дышать.
– Так вдруг она в воду отраву добавляла?! Вроде как своеобразную эвтаназию осуществляла, чтоб люди не мучались?
– Проверяли, – отмахнулся Федор Богданович. – Да только ничего кроме хлорки водопроводной не обнаружили. Саму санитарку тоже не слабо тогда потрясли: и главврач, и милиция, и даже районный прокурор для дознания приезжал… Ни к чему не подкопались!
– Что, прямо с кружкой и заявлялась? – поразился я.
– В том-то и дело! Люди слышат звонок в дверь, открывают, а там – Лукерья! В извечном заношенном платочке, в тапочках хоть зимой, хоть летом, на лице ни кровинки, глаза горят дьявольским пламенем, а в правой руке кружечка эмалированная подрагивает. И капельки на порог– кап, кап, кап… Некоторые от ее визита сразу в обморок падали.
– Но неужели никто не мог с бесноватой бабой справиться?!
– А что с ней сделаешь? В прогнозах она никогда не ошиблась. Пробовали даже «помеченных» ею людей в реанимацию помещать, где потом почти весь штат врачей возле них дежурил, пытаясь предотвратить неизбежное, но куда там – тщетные потуги! У меня тогда приятель Жорка Пименов хирургом в больнице работал, так он не выдержал и дома застрелился однажды с досады из охотничьего ружья. А половина больничного персонала и вовсе со страху уволилась…
– Но хоть один человек отказался ту воду пить?!
– И не один! Когда Лукерья первый десяток смертников огласила, ее вообще, бывало, с лестницы спускали. Да только люди те все равно умирали, но уже в страшных мучениях и судорогах.
– То есть те, – уточнил я, – кто ее воду пил, уходили из жизни спокойно, а «отказники» еще и мучились?
– Именно! А позже люди подметили, что после вручения каждому очередному страдальцу воды санитарка была сама не своя: словно бы корежило ее всю, ломало до скрежета зубовного. Стали уже говорить, что берет-де она страдания людские на себя, замаливая тем самым грехи человеческие перед Богом. Словом, произошел в городе своего рода раскол: одни на всех углах славили новоявленную «святую Лукерью», а другие паковали чемоданы и в срочном порядке покидали город. Словно от чумы, помнится, бежали… И вот именно тогда, в конце восьмидесятых, потянулись в наш город так называемые «паломники» или, как мы их называем, «переселенцы». Приезжали, занимали потихоньку брошенные дома и квартиры и брались за любую работу – ничем не брезговали. Местные власти наплыву «переселенцев» не препятствовали, ибо без них многие городские службы вообще обезлюдели бы. А тут вам взамен коренных беглецов-паникеров и новые рабочие руки сразу, и новые налогоплательщики. Прибывали эти паломники в основном семьями и первым делом отправлялись в паспортный стол, причем все как один заявляли об утере во время переезда паспорта.
– Это вам Лукавец рассказал?
– Нет, паломничество еще до него началось. Мне прежний начальник, капитан Крыжов рассказывал. Который, кстати, вскоре после этого был найден мертвым: то ли случайно застрелился, то ли намеренно…
– Капитан? – удивился я. – Невысокое вроде звание для начальника ОВД.
– Да у нас тут испокон веков капитаны и начальствовали. Ничего особенного в нашем захолустье не происходило, а с высокими званиями тут служить не престижно, – пояснил Федор Богданович и продолжил: – В общем, к середине девяностых минимум треть города уже была прочно оккупирована приезжими. А следом грянула и новая напасть – стали исчезать люди. И ладно бы пропадали по одному – такое и прежде случалось: кто утонет по пьяни, кто в расщелину в каменоломнях провалится… А тут горожане целыми семьями начали исчезать! Даже цыгане, жившие здесь веками, пропали! Словно бы собрались в одночасье и, побросав свое барахло, куда-то съехали. Не на шутку перепугавшись, отбыли на исторические родины армяне и грузины, а ведь на них все наше строительство держалось. Азербайджанцы, державшие в городе розничную торговлю, цеплялись за свои места до последнего. И вдруг один их магазин сгорел, потом – второй… Да еще вместе с хозяином и двумя продавцами. Милиция же, наспех проведя следствие, вынесла вердикт, что во всем виновата якобы старая электропроводка. Тут уж не только азербайджанцы, но и представители других, прежде дружественных наций не стали в городе задерживаться: продали дома и квартиры за бесценок и бежали, как таежные белки от верхового огня.