Закон
Шрифт:
– Если Мариетта не желает идти к агроному, значит, у нее кто-то есть, - замечает Джулия.
– Кто бы это мог быть?
– волнуется Мария.
– Уж не мой ли Тонио?
Эльвира присаживается рядом с Мариеттой. И шипит ей в лицо:
– А ну говори, кто у тебя есть?
Мариетта криво улыбается и не отвечает.
– У нее кто-то есть!
– хором восклицают все три женщины.
Они подымаются и плотным кольцом окружают Мариетту.
– А ну говори, кто у тебя есть?
Эльвира щиплет ее за руку повыше локтя, щиплет злобно, с вывертом. Мария хватает
– Говори, кто у тебя есть?
Мариетта отбивается от них изо всех сил. Ударяет мать головой, локтем отталкивает сестру. Наконец ей удается вырваться, она бегом огибает длинный стол и присаживается у кресла дона Чезаре на низенькой скамеечке, на которую иногда тот ставит ноги.
Дон Чезаре слышит, как дыхание Мариетты постепенно становится ровнее.
Женщины орут. Эльвиру сестрица ударила локтем в грудь - у нее непременно будет рак, как у жены дона Оттавио. У Джулии до крови рассечена губа - родная дочка хотела ее убить.
Дон Чезаре хлопает по столу ладонью. Женщины умолкают и собираются на военный совет в другом конце залы у огромного камина, там, где темнее. Мариетта сидит на низенькой скамеечке, уткнув лицо в ладони, и из-за колен дона Чезаре одним глазком следит за матерью и сестрами.
Теперь она дышит совсем спокойно и ровно.
Дон Чезаре не отрывает глаз от греческой статуэтки, на которую падает круг света из-под абажура керосиновой лампы.
В темном уголку у камина, в противоположном конце залы, три женщины о чем-то быстро-быстро шепчутся. Они разрабатывают военную операцию - как бы им захватить врасплох Мариетту, которая, подумать только, чуть не убила свою родную мать…
Маттео Бриганте кончил игру в “закон”, ему пора идти контролировать бал. Впрочем, игра уже потеряла прежний накал с той самой минуты, когда Тонио согласился выпить стакан вина, вернее, полный стакан унижения. Доверенный дона Чезаре проиграл подряд еще шесть партий и задолжал трактирщику двести двадцать лир, но им уже никто больше не интересуется. Судьбе следовало бы остановить свой выбор на новой жертве. Хотя, возможно, и не следовало бы. Игра в “закон”, как и трагедия, требует единства действия. Хорошие игроки умеют кончить игру, когда жертва покарана как раз в меру.
Тонио вышел из таверны и побрел за “ламбреттой” к Главной площади.
Под сосной Мюрата Джузеппина вкалывала буги-вуги все с тем же римлянином. Франческо, сын Маттео Бриганте, умело управлял оркестром. Рожок вел сольную партию в стиле нью-орлеанских негров. Даже римлянин, все еще презрительно выпячивавший нижнюю губу, что придавало ему сходство с императором Византийской империи, и тот при всем своем желании не мог ни в чем упрекнуть ни джаз-оркестр, ни свою партнершу. Недаром манакорцы - исконные горожане, были горожанами еще в IV веке до рождества Христова, когда Порто-Манакоре считался достойным соперником Урии - города, посвященного Венере.
Наконец комиссару удалось отделаться от агронома. Он подошел к зеленому барьерчику и стал смотреть на танцующих. От пота
Обитатели Нижнего города любовались танцующими издали. Маленькими группками, в два-три человека, расхаживали по террасе курортники, ожидая свежего морского ветерка, но ветерка все не было. Гуальони, мальчишки, состоящие под началом Пиппо и Бальбо, то проносились вихрем по площади, то запруживали соседние улочки, то рассыпались в толпе курортников, словно выпущенный из ружья заряд дроби. Городские стражники, держа дубинки в руках, следили за маневрами гуальони.
Когда комиссар очутился в самом темном углу площади, он лицом к лицу столкнулся с Тонио, который приплелся за своей “ламбреттой”.
– Добрый вечер, синьор комиссар, - сказал Тонио.
– Добрый вечер, - отозвался комиссар.
На Тонио словно что накатило, за минуту он даже не знал, что заговорит. Просто встретился с комиссаром, и слова вдруг стали сами складываться в связные фразы. А комиссар даже не глядел на него, рассеянно бросил “добрый вечер”, и глядел-то он не на Тонио, а поверх его головы, туда, где бросали голубоватый свет электрические лампочки, развешанные для бала.
– В то утро, когда у швейцарца бумажник украли, - говорил Тонио, - на перешейке были… с моря пробрались, бросились в воду с самой вершины горы, где дон Чезаре раскопки ведет… вплавь перебрались через водослив озера… пловец, видать, классный; в молодости его “хозяином морей” величали… добрался до дюны метрах в двухстах ниже моста, через бамбуковые заросли прополз… вот потому его никто и не видал…
– Кроме тебя одного, - заметил комиссар.
– Кроме меня одного, - подтвердил Тонио.
– Я на крыше находился, сушил на решете винные ягоды. А с крыши вся бамбуковая роща просматривается.
– И только сегодня ты об этом вспомнил?
– Да я не смел вам об этом сказать… человек уж больно опасный… Маттео Бриганте.
Комиссар в упор разглядывал Тонио, щупленького, низенького, в уже утратившей первоначальную белизну куртке, желтолицего, как все малярики, с желтыми белками глаз.
– Маттео Бриганте, - повторил Тонио.
Комиссару Аттилио вдруг стало грустно.
– Значит, тебе, - проговорил он, - значит, тебе Мариетта…
– Мариетта ничего не видела!
– крикнул Тонио.
– Значит, тебе, - продолжал комиссар, - значит, тебе Мариетта здорово всю кровь перебаламутила.
– А я вам говорю, что сам видел, как Маттео Бриганте деньги своровал!
– А Мариетту ты каждый день видишь, вертит перед тобой задом, а тронуть ее тебе слабо, вот ты и остервенился…
– Я узнал Маттео Бриганте даже раньше, чем он из воды вылез… Вижу, плывет человек, я сразу догадался, что это он. Ведь он совсем по-особому плавает, не так, как другие… любой вам подтвердит…
– Выходит, Маттео тоже не прочь Мариетту пощупать, - заметил комиссар.