Законы заблуждений
Шрифт:
– Изящная метафора, – скривил губы в улыбке Рено. – Не бойтесь, завтра же утром Ричард забудет и про свадьбу, и про Танкреда. Его не будет волновать ничего, кроме Кипра и поганых византийцев. Я уверен, что во время церемонии венчания подданные Андроника так обидят нашего теленочка, что он сам сядет на весла, лишь бы быстрее попасть на Кипр.
– Вы собираетесь сорвать венчание? – поразился Филипп-Август. – Имейте совесть, Ангерран! Дайте Беренгарии выйти замуж, а потом творите все, что угодно!
– Нет-нет, – Рено довольно улыбнулся. – Я же не могу оскорблять всех
– Дурно? – Филипп ухмыльнулся, пригладив редкие волоски на лысине. – Это еще не дурно. Когда я думаю о вас дурно, мне становится страшно: скажи, кто твой друг, и я скажу, кто ты. А у меня, к сожалению, в друзьях и помощниках такое чудовище, как вы.
– Польщен вашим доверием, – Рено хитро блеснул глазами, не прощаясь, развернулся и вышел. Он любил, чтобы последнее слово всегда оставалось за ним.
– Серж, ты к Танкреду за жалованной грамотой ехать не собираешься?
– Ну его…
– А на венчание Беренгарии завтра пойдешь?
– Да пошло оно все…
– Что, собираешься всю жизнь просидеть в монастыре? Кажется, сегодня ты перебрал с количеством вина.
– Перебрал. И что? Не твое собачье дело.
– Как знаешь. Мне твое настроение не нравится. Пойдем на море, купаться? Жарко…
– А чего, мысль. Пошли. Только за город. Они тут все отходы прямо в бухту выбрасывают. Не вода, а одно дерьмо.
Хлопнула дверь.
– Куда собрались, мессиры?
Лучезарная Элеонора Пуату изволила заглянуть в комнату, которую сестра-келарь выделила троим шевалье, дабы те не теснились к покоях королевы и принцессы.
– Погулять, – ответил Гунтер и тут же поспешно добавил: – Ваше величество.
Элеонора была одна. Аквитанка уже успела переодеться в домашнее платье, то есть на бархате было поменьше камней и драгоценной вышивки, нежели обычно.
– Налейте даме вина, в конце концов! – капризно потребовала королева-мать. – Сегодня, в такой радостный день, все какие-то унылые. Не понимаю, только, почему. Беренгария сказала, будто у нее разболелась голова и ушла пройтись в оливковую рощу, мадам де Борж не вылезает из церкви, и кается так, будто вчера согрешила с целым рыцарским копьем… Ангерран забегал, так у него тоже какие-то трудности, а на лице выражение, словно у человека страдающего несварением желудка. Мессир Серж! Вы меня слышите?
Казаков хмуро глянул на королеву.
– Разумеется, мадам.
– Возьмите, – Элеонора протянула ему внушительный пергамент, свернутый в трубочку. – Написала своей рукой. Моя подпись, малая печать Аквитанского герцогства и все, что необходимо, присутствует. Вы уж простите, сударь, но землю я вам не пожаловала. Будете титульным рыцарем Аквитании и непосредственно моим вассалом.
– Титульным – это как? – не понял Казаков, одновременно разворачивая лист. Написано, конечно же, по-латыни, но выглядит внушительно.
– Не
– Да что я такого сделал? – Казаков возмутился так, будто его не одаривали, а попрекали за непотребства. – И потом, ваше величество, я не умею читать на латинском!
Элеонора добродушно рассмеялась, а Гунтер с Мишелем дружно покачали головой. Он что, специально нарывается?
– Ничего особенного вы не сделали, – сказала аквитанка. – С одной точки зрения. С другой – вы исполнили, может быть, сами того не подозревая, все мои желания. Полную седмицу присматривали за Беренгарией, поучаствовали в… Скажем так, пленении Ричарда… Мой сын вами очень недоволен и горит жаждой мщения, но, пока я жива, Ричард не посмеет обидеть вас даже взглядом. Об этом беспокоиться не следует, в конце концов, вы подданный не английского короля, а великих герцогов Аквитанских. А насчет титульного дворянства – позвольте, я прочитаю ордонанс и переведу специально для вас на норманно-французский.
Элеонора изъяла у Казакова пергамент, чуть прищурилась, разбирая собственный почерк, и, наконец, процитировала:
– «Сим…» Это неинтересно, потому что здесь следуют все мои титулы и обычное куртуазное вступление… Так. Вот, нашла! «…Даруется высокое достоинство рыцаря королевства Аквитанского, с правом именоваться ныне и впредь шевалье де Пуату, барон де Шательро».
– Как? – ахнул Казаков. – Пуату?
– Сейчас объясню, – терпеливо сказала Элеонора. – Вы ведь нездешний, не разбираетесь… Вас испугало название моего родного города? Своим собственным леном я могу распоряжаться как угодно и не вижу ничего страшного в том, чтобы заслуживший мое доверие человек носил мое же имя. «Де Пуату» означает «из Пуату», понимаете? Все, услышав, как вы представляетесь, сразу поймут, что вы аквитанец, вдобавок уважаемый великой герцогиней. Это имя могу даровать только я и никто более. Соответственно, ваш мессир Серж, герб будет двучастным – в левом поле герб Пуату, в правом – символ баронов Шательро. Рода де Шательро давно не существует, он прервался пятнадцать лет назад, земли перешли очень отдаленным родственникам, но герб сохранился, и я, как сюзерен, имею право отдать его вам вместе с баронским титулом.
– А какой герб у этих, как их? Шатель…
– Шательро, – сказала Элеонора. – И не у них, а у вас, шевалье. Род древний, еще со времен Карла Великого, а потому изображение незамысловато, как у всех старинных фамилий. Золотой лосось в зеленом поле.
«Как чувствовал… – усмехнулся про себя Казаков, вспоминая свою старую мысль о гербе: золотой рыбий скелетик в зеленом поле, усеянном кучками навоза. – Одному дали белую ворону, другому – золотую рыбку. Стохастика случайностей. Хотя… Начало для карьеры неплохое. И плевать, что я безземельный, наподобие принца Джона. Глядишь, и заработаем».