Законы жанра
Шрифт:
На сегодняшний день это был самый распространенный и влиятельный в этой вселенной культ, при этом, что странно, он был достаточно миролюбивый, поэтому я и попробовала обратиться к нему, но…
Как я уже говорила, деньги кончились гораздо раньше, чем я добралась до Старшего Сына. Или хотя бы до главного храма, в котором он иногда проповедовал. Я смогла добраться только до кардинала Клеменцо, и ради аудиенции с ним мне пришлось положить на алтарь Всемотца кошель с пятидесятью тысячами полновесных золотых. В результате я получила долговременный иммунитет
Клеменцо ожидал меня в беседке посреди монастырского сада. Послушники организовали там стол для чаепития, постелили скатерть, выставили сервиз с чашками из тончайшего фарфора и несколько тарелок с пирожными — соблюдения аскезы культ явно не требовал.
Мой провожатый представил меня кардиналу и растворился в ближайших кустах, а Клеменцо налил мне чая. Пожалуй, это была самая дорогая чашечка чая, которую мне когда-либо наливали.
— Мисс Кэррингтон.
— Кардинал.
— Вообще-то, ко мне положено обращаться «Ваше Высокопреосвященство», — улыбнулся он. Клеменцо был больше похож на мясника, чем на священника. Он был высокий, с широченными плечами, а каждый его кулак был размером с мою голову. Он носил красную сутану, которая гармонировала с румянцем на его щеках, и чашечка чая в его пальцах казалась игрушечной. — И целовать кольцо.
— Я не хочу целовать ваше кольцо, — сказала я. — Помимо прочего, это негигиенично.
— Регулярно протираю его антисептиком, — сказал кардинал.
— И все же, я откажусь, Ваше Высокопреосвященство.
— Твое право, до… — он осекся. — Допустим, мы уже протанцевали все положенные по протоколу па, и можем перейти непосредственно к беседе. Признаться честно, меня и самого раздражают все эти церемонии. Могу я взглянуть на проблему?
— Конечно, — я положила правую руку на стол.
Кардинал отставил чашку, вставил в глаз монокль, и, хитро прищурившись, посмотрел на проблему. Тяжело вздохнул, вытащил монокль из глаза, протер его бархатной тряпочкой и убрал куда-то в бесконечные складки своего одеяния.
— Проблема понятна, — сказал он. — Почему ты решила искать чудотворца в стенах именно нашей Церкви?
— Сюда было проще всего добраться, — сказала я.
— Разумный подход, до… рогая мисс Кэррингтон, — сказал он. — Хотя мне и обидно такое слышать. Значит, ты не веришь во Всемотца?
— Я знаю, что он существует.
— Все знают, что он существует, — сказал Клеменцо. — Но это ведь другое, и я спрашивал о вере, а не о знании.
— Я не хочу погружаться в теологические диспуты, — сказала я. — Мне нужна помощь. Вы можете помочь или нет?
— Это сложный вопрос, — сказал он.
— Я отвалила кучу денег, чтобы его задать.
— Я понимаю, — сказал кардинал. — Именно так работает наша Церковь. Мне и самому далеко не все нравится в ее устройстве. Священники низших рангов готовы принимать пожертвования, но не готовы принимать
— Вы способны?
— Да, — сказал он. — Не желаешь ли пирожного? Они очень нежные, их приготовили этим утром.
— Судя по тому, что вы пытаетесь подсластить пилюлю самым примитивным образом, ответ будет отрицательным, — сказала я.
— Увы, до… — он так ни разу и не договорил «дочь моя». Может быть, потому что ему крайне не хотелось иметь такую дочь. А может быть, потому что точно знал, кто мой отец.
— Почему? — спросила я. — Ваш Всемотец поставляет вам недостаточно маны? Очков веры не хватает?
— Дело не в, так сказать, технической возможности, — сказал кардинал. — Техническая возможность у нас есть. По крайней мере, мы могли бы попробовать. Но мы не станем этого делать.
— Тогда у меня все тот же вопрос. Почему?
— Из-за того, кто ты, разумеется, — сказал он.
— И кто я?
— Будущая богиня, — сказал он.
— Конкурентам помогать не хотите?
— Дело не в этом, — сказал кардинал. — Всемотец не боится конкуренции. Но природа божественности очень сложна, это территория тонких материй, весьма ревностно относящаяся к любым вмешательствам со стороны. Наша религия весьма миролюбива, и… Мне очень трудно сформулировать.
— Но вы все же попробуйте.
— Хорошо, я попробую, — сказал он и осторожно поставил чашку на стол. — Исходя из твоих характеристик, твоего происхождения и твоих последних действий, тебе вряд ли уготовано место покровительницы домашнего очага или хранительницы заблудившихся в ночи путников. Пламя и кровь, насилие и… похоть. Если наше вмешательство подтолкнет тебя в другую сторону, может возникнуть конфликт божественных сил, и тогда… Тогда может произойти все, что угодно, и мы не можем гарантировать твоей безопасности.
— Я готова рискнуть, — сказала я.
— Но мы не готовы, — сказал он. — Нам слишком хорошо известно, кто может прийти предъявлять претензии.
— Она ищет пути отсюда.
— Да. Это очень разумное решение, и я горячо поддерживаю эти ее изыскания, но исключительно мысленно и находясь на безопасном расстоянии. Такой же стратегии предлагаю придерживаться и тебе.
— Почему?
— Потому что она — стихийное бедствие.
— Она в этом не виновата.
— И что с того? Годзилла тоже не виновата, что она огромная, сносит хвостом небоскребы, давит людей и рыкает огнем. Она такой родилась, и детство у нее, я полагаю, тоже было не из самых легких. Но, понимая все ее сложности, я все равно не намерен приезжать в город, который она решит посетить следующим.
— Мы все еще о Годзилле?
— А какая разница?
— Она не готова к этому месту. По крайней мере, пока. Система всеми силами пытается заполнить пустоту и втиснуть ее в нишу ее матери, но эта форма ей не подходит, ибо она — больше, чем ее мать. Помимо прочего, она — потомок Архитекторов.