Закоулок убийц
Шрифт:
— Ха-ха! Возраст! — засмеялась Джин. — Так вот, я буду говорить так громко, как мне вздумается, понял? И не тебе учить меня и затыкать мне рот. О чем хочу, о том и говорю. Хоть даже... Знаешь, как опытные люди называют нашу контору в Вашингтоне? Закоулком убийц! Вот так-то! Метко сказано, да? Не в бровь, а в глаз. Но нам и об этом нельзя говорить, да? Даже шепотом! И, приезжая туда, мы даже не можем подъехать к самому входу, как все люди. Даже если на улице дождь. Нет, мы непременно должны оставить машину за несколько кварталов и топать к этому чертову Закоулку на своих двоих! Да еще и без конца оборачиваться и путать
— Джин, перестань! Мы же даже не проверяли эту комнату. Вдруг ее прослушивают?
Джин продолжала, словно не слыша:
— И мы никогда, под страхом смерти, не должны никому рассказывать, чем занимаемся! И уж конечно, мы и пикнуть не смеем про этого отвратительного седого человека, который вечно торчит в своем кабинете на втором этаже и отправляет нас... нет, я не стану молчать! Если бы только люди знали, какие мерзости творятся во имя мира и демократии! Боже, как это подло, низко!
Я услышал, как она в несколько глотков опорожнила стакан. Мужчина испуганно заговорил:
— Ну, хорошо. Джин. Будь по-твоему. Мы продолжим этот разговор, когда ты протрез... когда тебе станет лучше. Я ухожу. Выпью чашечку кофе, а потом буду рядом, в соседнем номере. Позвони, если тебе что-нибудь понадобится. И запомни: мы все стараемся тебе помочь. Только не перегибай палку.
— Если это угроза, — сказала Джин, с трудом выговаривая слова, — если это угроза, то убирайся к дьяволу! Тебе меня не испугать. Не на такую напал, котеночек, ясно?
— Я вовсе не хотел... Спокойной ночи. Джин. — Он замялся. — Я... Ладно, спокойной ночи.
Дверь открылась и захлопнулась. Я посмотрел на часы. Десять сорок. Парень хорошо выучил свою роль. Мак был прав. Этот молокосос — кодовая кличка “Алан”, — отказавшийся выполнить столь неприятное задание, несомненно запорол бы его. Это и впрямь дело не дли сентиментального юнца, который, судя по его голосу, был к тому же влюблен в эту женщину, превосходящую его по опыту и возрасту.
У меня было в запасе двадцать минут, пока он выпьет кофе. Я толкнул дверь и вошел в комнату. Джин стояла у изголовья кровати, пьяно покачиваясь. На ней было довольно простое платье с длинными рукавами и несколькими нитками жемчуга на шее — типичный наряд, в котором женщина может выглядеть вполне пристойно до тех пор, пока держится на ногах и следит, чтобы чулки не морщились. На первый взгляд, перебрала она здорово, продолжая при этом выглядеть привлекательной провинциальной домохозяйкой, которая немного не рассчитала свои возможности на званой вечеринке, а поутру будет мучиться от стыда, пытаясь припомнить, не выкинула ли или не наговорила лишнего накануне.
Правда, присмотревшись повнимательнее, я понял, что польстил ей. Передо мной была — или так замечательно играла роль — законченная алкоголичка, быстро катившаяся в пропасть.
— Привет, Джин, — сказал я, приближаясь. Дождавшись, пока я подойду вплотную, она подняла голову и посмотрела на меня. Большинству женщин приходится смотреть на меня, задрав голову, даже высоким, а Джин высоким ростом не отличалась. У нее были мягкие каштановые волосы, немного взъерошенные, и невинно-голубые, как у ребенка, глаза, чуть покрасневшие. Руки неловко взлетели, пытаясь пригладить волосы, в то время как глаза изучали мое лицо.
Пыталась, должно быть, составить представление о том,
— Кто... Кто вы такой?
— Неважно, — отмахнулся я. — Можешь звать меня Эриком, если хочешь. Человек из Вашингтона попросил меня проведать тебя, Джин. Он разочарован в тебе, сильно разочарован.
— Что... Что вам от меня нужно?
Голос ее звучал уже трезвее, но вот жемчуг носить ей не стоило. Вблизи было видно, что жемчужины слишком крупные и совершенные, чтобы быть настоящими — так, бижутерия; однако их блеск делал ее кожу сероватой и усталой. Впрочем, кто знает — может, так было задумано.
Мне было жаль ее. Самые худшие задания — не те, когда ты должен сделать что-то дурное, а те, когда от тебя требуется стать дурным самому. На несколько недель, а то и месяцев. Мне уже не раз приходилось проходить через это, и я понимал, как скверно чувствует себя Джин, глядя на себя со стороны трезвыми глазами: неряшливое одутловатое существо, все меньше и меньше напоминающее женщину.
Трудно было помнить, что исполнение столь неприятной роли преследовало определенную цель, что оно было необходимо из-за того, что определенного человека собирались переправить за границу, а знания, которыми он располагает, угрожают национальной безопасности. Еще труднее было представить, как эта женщина, с виду едва способная сама раздеться и лечь в постель, сможет отыскать доктора Нормана Майклса, чтобы либо спасти его, либо убить, прежде чем он успеет выдать секрет изобретения под названием АПДОС.
Я не слишком верил, что ей удастся вызволить профессора в одиночку, и сомневался, чтобы Джин сама в это верила. Это оставляло ей неприятную альтернативу — “любой ценой бежать”, как выразился Мак, предварительно сделав так, чтобы сведения, которыми располагает доктор Майклс, не покинули страну. Если же Джин потерпит неудачу, выход у нее один. Те, кто служат в армии, попав в плен, должны проявлять храбрость и ни при каких обстоятельствах не раскрывать противнику ничего, кроме своего имени и чина. Нам же, слава Богу, быть смельчаками ни к чему. От нас требуется одно — покончить с собой.
Поскольку подобное будущее никому из нас особой радости не внушало, я вполне понимал, отчего в глазах Джин застыло такое отрешенное выражение. Но я произнес слова, которые заучил наизусть.
— Думаю, ты и сама знаешь, что мне нужно, Джин. Поверь, мне очень жаль. Всем нам случается ошибаться. Профессия у нас грязная и дрянная, так что мы все понимаем и сочувствуем, — до определенной степени.
— До определенной? — прошептала она.
Я сказал:
— Не стоило тебе водить за нос мальчишку, Джин. Это было нехорошо, да и не слишком умно с твоей стороны. Почему мы, по-твоему, послали зеленого юнца следить за таким опытным агентом, как ты? Ты его соблазнила и обвела вокруг пальца, вступив в контакт с этими людьми буквально под его носом — вот здесь ты и дала лишку. Ты себя выдала. Мы уже некоторое время сомневались в тебе. Теперь сомнения исчезли.