Заковали сердце в лед
Шрифт:
Где она сделана, объяснять Порубову нужды не было, сам встречался с матерью, когда она приезжала на долговременную свиданку к сыну в зону. Это были самые счастливые дни для него, и не только из-за домашней еды, привезенной мамой. Ему казалось, что он ненадолго возвращался домой, в родной город.
На фотографии Монгол сидел перед накрытым столом, а рядом с ним счастливо улыбалась Барби.
– Мама моя нас сфотографировала, дядя – ее родной брат. Сейчас я тебе ножнички дам, нитку аккуратно и разрежешь.
Порубов неуклюже орудовал маникюрными ножничками с загнутыми острыми лезвиями.
Наконец разлинованная страница, вырванная из блокнота, была расправлена. Почерк Монгола Порубов узнал сразу. Авторитет писал убористо и пространно, непосвященному и не понять смысла. Суть письма сводилась к тому, что есть у Монгола какое-то заманчивое предложение к Андрюхе, а в детали посвящена его племяшка, она все и расскажет. Ей можно доверять.
Порубов щелкнул зажигалкой, уничтожая только что прочитанное письмо, и ветер погнал еще дымящийся пепел к песочнице.
– А теперь выслушай меня, – произнесла Барби-русалка.
– Погоди. Ты, кажется, сказала, что тебя Машей зовут?
– Ага.
– Ну, так вот, Маша, у меня сейчас срочное дело, маму надо в клинику за границу отправить. Покрутись где-нибудь здесь. Хочешь, в кафе посиди, я деньги дам. Когда вернусь, все мне и расскажешь. Лады?
– Нет, не лады, – покрутила головой Маша. – Я с тобой пойду.
– Как знаешь.
По дороге, пока ехали в автобусе, Монгола и его предложение не вспоминали, словно его и не было. Маша расспрашивала Андрея, он все рассказал о матери, о том, что ей нужна срочная операция. А когда все это останется позади, то он, скорее всего, откликнется на предложение зоновского авторитета. Разговаривать с девушкой было почему-то легко и свободно.
Больничный дворик, засаженный деревьями, заставленный старыми, но старательно покрашенными скамейками, встретил Порубова и его спутницу приятной тенью. Негромко переговаривались больные, прогуливающиеся по аллейкам. На скамейке двое стариков играли в шахматы. Устроившись среди разросшихся кустов, двое мужиков спокойно попивали водку, передавая друг другу бутылку из рук в руки. Все тут веяло спокойствием и благополучием. И если бы не старое одноэтажное здание морга, сложенное из красного кирпича, можно было бы подумать, что старики в областном центре счастливы, как дети, а если и умирают, то ненадолго.
Андрюха и Маша поднялись в отделение, дверь в реанимацию, конечно же, была закрыта на кодовый замок – посторонним там делать нечего. Пробегавшая мимо медсестра сообщила, что лечащий врач матери Порубова сейчас на операции и следует подождать. Она ему передаст, и тот обязательно выйдет.
Андрей и племянница Монгола устроились ждать на топчане в длинном коридоре. И только тут Порубов заметил, что здесь они не одни. В отдалении стояла у окна молодая женщина и, не отрываясь, смотрела на него. Он сразу узнал свою неверную подругу молодости. Катя Пряник явно хотела подойти к нему. Она уже несколько дней искала встречи с ним, даже приходила к нему в дом, но на звонки никто не открывал. А потом от соседей она узнала, что мать Андрея увезли в больницу, позвонила
Женщины очень четко чувствуют красоту других женщин, у них никогда на этот счет не бывает сомнений. Они наверняка знают, кто стройнее их, привлекательнее, сексапильнее, правда, никогда не признаются в этом другим вслух. И Катя чувствовала, что эта ненавистная Барби, сидящая рядом с Андреем, красивее ее, выше, и ноги у нее длиннее, и волосы шелковистее. Короче говоря, проигрывает Катька ей по всем статьям, кроме одной. Больше, чем Катя, любить его никто не сможет. И еще настораживало, что пришла она именно сюда, не в кино и не в ресторан потащилась, а к больной матери Андрея, значит, планы у нее на Андрюху серьезные.
Но ведь Катя пришла сюда не затем, чтобы прощения просить, что не дождалась Андрея с зоны, что замуж за мента выскочила, а надо было ей предупредить Порубова.
– Кажется, она с тобой поговорить хочет? – спросила Маша, спокойно разглядывая нервничавшую Катю.
– Пусть себе хочет, мне нет до нее дела, – сухо отозвался Андрей. – Не о чем нам говорить.
– Э-э-э… так только о тех, кто тебе небезразличен, говорят, – чувственно вздохнула Маша. – Знаю я, в чем дело. Любовь-морковь прошла, завяли помидоры?
Не дожидаясь реакции Андрея, она махнула Кате рукой, мол, подойди, не тушуйся. Катя и сама не знала, что на нее нашло. Вроде бы с какой стати ей обращать внимание на этот приглашающий жест, не Андрюха же ее позвал? Он сидит, на нее и не смотрит, только один сердитый взгляд бросил. Но Катя Пряник послушно подошла.
– Здравствуй, Андрей, – срывающимся от волнения голосом произнесла она и почувствовала себя жалкой-жалкой.
– Ну, здравствуй, – неохотно отозвался Порубов.
– Вы тут поболтайте о своем, а я там постою. – Барби уступила место на топчане и отошла к подоконнику, на котором стояла сумка Андрея, делая вид, что разговор ее абсолютно не интересует.
– Если пришла прощения просить, то я тебя уже давно простил и забыл, – произнес Порубов, глядя в пол. – Сначала тяжело было, а потом понял, что иначе случиться и не могло.
– Он же меня обманул, сказал, что тебе поможет, выпустят тебя пораньше, а я и поверила… – всхлипнула Катя.
– Прошло уже все, проехали. Зла на тебя не держу. Каждый за себя отвечает, как ты хотела, так и поступила.
Катя покосилась на Машу, как бы спрашивая Андрея, серьезно ли у него с этой девушкой?
– От одиночества не страдаю, – сказал Порубов, поняв ее взгляд. – Ну вот и поговорили. Я к матери пришел.
– Знаю.
– И без тебя, Катя, тошно. Не рви душу, смотреть на тебя жалко. У тебя семья есть. Чего уж тут? Прошло все, и ты иди.
– Это же ты тогда у ювелирного салона был. Я тебя еще окликнула…
– Не понимаю, о чем ты, – напрягся Порубов.
– Не важно, Андрей, но я знаю, что это был ты, только загримированный. Я же здесь тебя чувствую. – Катя приложила руку к сердцу, но тут же отдернула, словно обожглась. – Я еще подумала, с чего это ты очки нацепил?