Закройте глаза Истине
Шрифт:
Я протянул руки и почувствовал, как на большие пальцы рук мне надели два кольца, жестко скрепленные между собой.
– Пошли, – сказали мне, – и, если вздумаешь бежать, то попробуешь мою электрическую палку.
Бежать мне было некуда, и я пошел туда, куда меня вели.
В привокзальном отделении милиции меня втолкнули в комнату без окон. Дверью комнаты была металлическая решетка, открытая взору дежурного.
– Вот он – «обезьянник», – подумалось мне, – наконец-то сподобился…
В обезьяннике сидел старичок и что-то жевал.
– Садись,
– Да ни за что, дед, – сказал я.
– Уголовный значит, – согласился дед, – уголовных завсегда ни за что сажают.
– Не уголовный я, а вот за что здесь, не знаю, – сказал я.
– Тогда, значит, политический, – подытожил старик, – над Учителем смеялся?
– Да не смеялся я ни над кем, – начал я злиться, – просто песню не пел, а меня деваха одна за это и заложила.
– Все правильно, – сказал мой сокамерник или, вернее, сообезьянник, – без патриотов нынче ни шагу. Вас распусти, так вы все переломаете тут, революций всяких наделаете, а мы живем спокойно, размеренно, стабильно.
– Глядя на тебя, вряд ли можно сказать, что вы живете хорошо, – ухмыльнулся я.
– А ты не ухмыляйся, – обиделся старик, – у нас каждый живет в своем мире и каждый считает, что он живет хорошо.
– Это вас тандем научил так говорить? – съязвил я.
– Какой тандем? – удивился старик, – у нас никаких тандемов нет.
– Как нет тандема, – удивился я в свою очередь, – а памятник кому?
– Как это кому? – напыжился старик. – Президенту нашему, который страну вывел из тупика и сохранил ее в целостности. А ты откуда такой, если такие дурацкие вопросы задаешь?
– Да, как тебе сказать, – замялся я, – все равно ты не поверишь в то, что бы я тебе не сказал.
– Почему не поверю, – улыбнулся сокамерник, – я во все верю, такой вот я, Фома верующий.
– И в Бога веруешь? – спросил я.
– Ну, не так чтобы верую, но существование Его не отрицаю, – сказал старик. – У нас вообще свобода вероисповедания. Давай, рассказывай, кто ты такой и чего здесь делаешь.
– Понятно, – подумал я, – мужичок этот обыкновенный агент-наседка, которую подсаживают к задержанным или задержанного подсаживают к нему, чтобы выяснить о задержанном всю подноготную. Так, во всяком случае, учили нас криминальные семинары, – но так я только подумал, а сокамернику сказал совсем другое:
– А кто ты такой, чтобы я перед тобой исповедовался?
– А действительно, кто я такой? – согласился мужичок. – Слово – серебро, молчание – золото. Давай, помолчим, может, кто кусок золота нам в камеру подкинет.
И мы замолчали. Молчали минут десять. Первым не выдержал я. Я ничего не знал. Мужик знал все. Так кто первым должен заговорить?
– Слушай, – сказал я собрату по камере, – может, ты мне сначала чего расскажешь, а я потом, по ходу дела чего-то и расскажу?
– Ну, давай, – согласился он, – только чего ж тебе рассказать-то?
– Расскажи про Великого учителя и Лидера
Глава 60
– Чего ж тебе рассказать-то о нем, – задумался сокамерник, – пожалуй, расскажу о нем с самого начала.
Как я понял, у тебя в памяти остался тандем, а потом у тебя как будто память отшибло. Бывает. В те времена, о которых говоришь, и я был рысаком. Семья была. Жилье. Работа. Ходил каждое тридцать первое число на площадь, все боролся за то, чтобы 31-я статья Конституции была статьей прямого действия. И каждое тридцать первое число мы получали палкой по башке. Надо сказать спасибо тандему, что это они через своих «космонавтов» с дубинами втолковали нам простую истину – мы должны крепко объединиться, чтобы партия медведей не получила большинства. И мы это сделали.
Вряд ли ты что-то знаешь о тех выборах в Государственную Думу. Наша демократическая коалиция прошла в Думу и имела одинаковое количество голосов с партией медведей, потому что первым лицом в нашем списке был Великий учитель и Лидер нации, хотя он тогда и не имел такого пышного звания.
– Он что, бросил свою партию медведей и присоединился к вам? – удивился я.
– Подожди, – сказал мужичок, – тот, кого ты имеешь в виду это не Великий учитель. Это могильщик Великого учителя, но у него ничего не получится.
– Чего-то я ничего не понимаю? – признался я.
– Не понимаешь, так сиди и молчи и не сбивай меня с панталыку, – сказал мужичок. – Тот, о ком ты говоришь, это не Великий учитель, хотя и хотел им быть. Он подписал себе непопулярность тем, что дважды судил за одно и то же дело известного олигарха.
– Ну, это-то я помню, там еще судья был со смешной фамилией, кажется Щемякин, вот он и засудил этого олигарха, – сказал я. – Они еще тогда хитрую вещь сделали, чтобы американов развести на ратификацию договора об ограничении атомного оружия. Передвинули чтение приговора на время после американской ратификации. И американцы остались в больших дураках, а ведь могли бы и не ратифицировать этот договор, если бы знали, какой приговор вынесут олигарху.
– Все правильно, – подтвердил мой сокамерник, – с того времени все российское правосудие стало именоваться щемякинским правосудием. А ведь и раньше тоже был судья Щемяка и суд тогда назывался Щемякин. Вот из-за них мы все и бродим по кругу, как Моисей со своими евреями по пустыне. Так, о чем это я? Ага, вот на чем я остановился. Выдвинули мы, значит, единого кандидата, певца, который с главным тандемщиком поцапался. Оба из одного города. Певца вся Россия знает, а тандемщик о нем и слышать не слышал. Вот и создал он рекламу этому певцу. Наши демократы, конечно, кочевряжились как девки на выданье, а делать-то нечего, никто авторитетом не пользуется и поведет за собой всего лишь с десяток единомышленников, а с такой подмогой только в ресторане можно подраться, да и то неизвестно, чья возьмет.