Закрытые двери
Шрифт:
А рассказывать про заморозку в вакуумной упаковке все равно, что про освоение космоса жителю средневековья. Не сожгут, конечно, но не поймут.
– Там, где я живу, все нужно делать очень быстро, чтобы не тратить время. Поэтому одни занимаются тем, что готовят, а другие зарабатывают, чтобы это купить.
Так, наверное, проще понять. Она сама сказала, что они иногда ездят куда-то меняться и покупать припасы. Значит, и они не все могут сделать сами в своем имении.
– Лучше расскажи мне про полтора века, о которых
Мы шли уже второй час по улочкам, где я провела последние пятнадцать лет своей жизни. Магазин нижнего белья, в котором мне оформили карту постоянного клиента, кондитерская, в которой я позволяла себе раз в месяц пирожное с масляным кремом. Все было родное, привычное, но пустое.
Над землей светило теплое летнее солнце, намекающее на август, первый сбор урожая, окончание каникул и возвращение в строй. Еще теплое, яркое, прогревающее потрескавшийся асфальт и клумбы с сорняками. Но в то же время уже немного печальное, прощающееся и извиняющееся за то, что большего дать не может.
Тишина, стоявшая на улице, давила. Казалось, что в городе объявили траур. Все заперлись по домам, а магазины закрылись на выходной или санитарный день. Даже редкие яркие вывески (там, где они сохранились) потускнели. И стали больше походить на ретро-постеры и афиши.
Мы шли молча, будто поддерживая всеобщий траур. Бутс бежал впереди, разведывая обстановку пустынных улиц. Следом – мы.
Старый город – теперь его зовут так. Это все, что осталось от места, где я жила. Где я работала, теряла, боролась, мечтала. Где я покупала кофе, читала книги и спала. Теперь эти улицы пустынны, теперь здесь живут призраки прошлого.
Я слышала все, что мне рассказали брат и сестра. О Забытье. О Помнящих. О новых городах. Но моя душа не принимала того факта, что я проспала сто пятьдесят лет. И все мои современники забыли или помнили, но в любом случае уже давно покинули не только эти места, но и эту жизнь.
А я жива. И это еще более невероятно, чем факт глобального катаклизма, превратившего процветающие мегаполисы в руины былой цивилизации. Мне сто семьдесят пять лет! Так не бывает. Точнее не было до сегодняшнего дня.
Они просто забыли все, просто моргнули и в следующий момент оказались в незнакомом месте, с незнакомыми людьми. Они не забыли, как говорить, как ходить, как есть. Они просто забыли, как жить. И те, кто выжил в первые минуты после этого открытия, последовали за теми, кто помнил.
Эти Помнящие собирали потерянных и забывших, как маленьких детей в яслях. Они старались помочь тем, что помнят.
И они покидали города так спокойно, без разрушений, без вандализма и сбора того, что может пригодиться, что создавалось ощущение утра после глобального праздника.
Немного мусора на тротуаре, трещина в стеклянной витрине, которая удержала удар, брошенный на обочине велосипед и припаркованный
Но мы шли слишком долго, а солнце встало уже слишком высоко, чтобы сомневаться в пустынности города. Странно, что его не разграбили – ведь были продукты в магазинах, какая-то техника, которую можно использовать при первой необходимости, медикаменты и просто утварь. Но витрины целы, на некоторых все еще стояли принаряженные манекены, а где-то я заметила даже оружие. Не взяли ничего. Или столь мало, что при первом взгляде этого даже не видно.
Вторым вопросом был – почему они не остались в городе? Почему ушли из оснащенных всеми необходимыми коммуникациями домов с центральным отоплением? Ушли с мест знакомых, изведанных и понятных в неизвестность.
Как я поняла из рассказов молодежи – они расположились к Старому городу ближе всех. Никто другой не осмеливается подходить так близко к руинам, где случилось что-то настолько сильное, что смогло лишить памяти миллионы людей.
А ведь они жили почти на окраине моего района – в бывшем городском парке.
Остальные же ушли дальше. Причем не только от центра, но и от самого города. И если с одной стороны я понимала, что в домах ниже пяти этажей, где есть печь, бойлер и колодец на территории, выжить проще. То с другой все же мне было не ясно, почему не заняли дома-музеи и частный сектор поблизости. Ведь здесь тоже можно жить.
И судя по рассказам Олега, сюда никогда не ходили. О Старом городе распространяли всякие сказки, причем чаще всего страшные. Потому район и сохранился почти в том же виде, что и в последний день, что я помню.
Наконец, мы остановились возле того самого дома, где я жила и где меня нашел Бутс. Пес обошел здание по периметру и пробежался по подъезду, после чего мы услышали спокойное «Гав».
– Пойдем, – кивнув, пояснил Олег. – Там безопасно.
Я последовала за ним, уже не сомневаясь в их доброжелательности и простоте. Да и как город, пустующий уже полтора века и отпугивающий любую живую душу, может заставить сомневаться? Что с меня можно взять, если они сами меня перенесли к себе. Это не просто знак доверия – это нечто большее.
Мы поднялись на третий этаж. Подъезд был будто и не тронут временем. Даже алюминиевая баночка с окурками, стоявшая между первым и вторым этажом, где собирались подростки и молодая пара с одиннадцатой квартиры, была на своем месте. Все было, как всегда.
И даже тишина в родном подъезде казалась совершенно-естественной.
Мы подошли к моей квартире и я, открыв незапертую дверь, на ходу сняла сапоги, ощутив холодок, веявший от открытого окна, прошлась до единственной комнаты, заперла окно, и отправилась на кухню. Лишь тут, открыв кран и, не получив ни капли воды, я вернулась к реальности и обернулась к брату с сестрой.