Закулисная хроника. 1856 — 1894
Шрифт:
Ненормальная жизнь с бессонными ночами и беспрерывные кутежи расстроили преждевременно здоровье этого прекрасного актера, хорошего товарища и умного человека. Ни ежегодные заграничные поездки, ни лечебные курорты не могли восстановить его расшатанный организм. Силы ему так изменили, что незадолго до смерти он собрался совсем покинуть театр, в виду чего был чествуем тесным кружком артистов за кулисами театра, с поднесением подарка и приличными случаю речами. Но он не дождался отставки и умер на службе, оставив по себе добрую память в товарищах, друзьях и публике.
XXXII
К.
К числу оригинальных и остроумных личностей бесспорно нужно отнести и Константина Григорьевича Бродникова, долгое время занимавшего неопределенное амплуа в труппе Александринского театра. Он умер, но память о нем, как о незаурядном остряке, до сих пор еще жива среди бывших его сослуживцев.
Как актер, он обладал весьма ограниченными способностями, но был очень притязателен на хорошие роли, в душе тяготился недостаточностью своего образования, однако никому этого не высказывал, стараясь казаться начитанным и умудренным житейским опытом. О своей непривлекательной наружности Бродников имел ложное понятие, претендовал на успех у прекрасного пола, к которому питал неравнодушие, свою чуть ли не чрезмерную полноту называл «солидностью», свои крошечные постоянно моргавшие глаза находил «выразительными», а о совершенно плешивом черепе своем старался умалчивать, не находя в нем ничего утешительного. От его красных, всегда влажных рук дамы приходили в ужас, но он этого не замечал.
Сцену Бродников положительно обожал, хотя встречал на ней более терниев, чем роз. Начав свою артистическую карьеру с юных лет, он долгое время подвизался в провинции, а в 1866 году пристроился к Александринскому театру на небольшое содержание, которого, впрочем, при его уменьи ограничивать свои нужды и желания, было вполне для него достаточно. Свои ресурсы Константин Григорьевич дополнял небольшим заработком «театрального агента», т. е. он занимался рекомендацией и поставкой актерской братии на провинциальные сцены, за что получал известную мзду. Благодаря этому комиссионерству, от него частенько можно было слышать такие фразы, для непосвященного весьма странные:
— Вы спрашиваете: где Игреков? Тю-тю! Он через меня попал в Сибирь… Блаженствует в Иркутске и очень доволен своей участью…
Или:
— Ну, наконец-то, я выжил из Петербурга Икса! Местом его временного пребывания я избрал Рыбинск. Пусть отдохнет на Волге от столичных треволнений…
Как-то, проходя с Бродниковым по Дворцовой набережной, я спросил его между прочим:
— Как вы поступили на Императорскую сцену?
— О, это очень сложная история! — ответил Константин Григорьевич.
— Как сложная? Почему?
— Да-с, весьма сложная! — повторил он и, указывая на Зимний дворец, многозначительно произнес: — Вот это здание внушило мне мысль во что бы то ни стало попасть на службу в дирекцию.
— Как так?
— Я должен был сделаться казенным актером
— Какой приезд?
— А с ружьем на плечах… вот как тому часовому на углу. Ведь я должен был идти в солдаты, а это человеку с возвышенными идеями не легко. Что было делать? как избегнуть этой участи? Думал-думал и надумал поступить в театр. Это был единственный якорь спасения. Как к дирекции пристроился, так, конечно, моментально от солдатчины освободился. Тогда это было очень возможно.
Кроме казенной службы и актерского комиссионерства, Бродников занимался режиссерством в любительских спектаклях и очень часто ставил феерии и драматические представления в балаганах на Марсовом поле, где обыкновенно устраиваются народные гулянья на масленице и пасхе.
Мне как-то случилось проходить по этому полю в то время, когда в балагане Малафеева шла репетиция какой-то трескучей пьесы под управлением Бродникова. Он с такой энергией и так зычно кричал на участвующих, что голос его раздавался буквально по всему плацу.
— Эй, вы, черти! — орал он. — Опять прозевали выход? Коим дьяволом вы заняты? Где вас сатана носил?!.. Куда прете? Назад! Вам нужно в преисподнюю идти, а вы на небеса залезаете?!. Осатанели, проклятые?!.
Бродников всегда жил своим хозяйством и окружал себя комфортом, конечно, не превышавшим его материального достатка. Занимал он небольшую квартирку, имевшую весьма симпатичный вид, благодаря кокетливому убранству и уютности. Оставаясь на лето в городе, он с приходом первых весенних дней говаривал многим:
— Поздравьте меня с новосельем! Сегодня я перебрался на дачу.
— Как? Когда же вы успели? — удивленно заметит ему кто-нибудь. — Да ведь я не дальше как вчера вечером был у вас.
— У меня-с скоро… Выставил нынче утром раму, открыл окно, поставил на него горшок с геранью да клетку с канарейкой — вот вам и дача. Теперь наслаждаюсь, воздухом и зеленью.
Но самым любимым занятием Бродникова было устройство похорон. Он еще и в провинции питал неодолимую страсть к погребальному церемониймейстерству. И нужно отдать ему полную справедливость: никто не мог устраивать так дешево и вместе с тем так торжественно похороны, как он. В этом Бродников не имел соперников, и ни одни артистические похороны не обошлись без его участия, да не только артистические, но даже очень многие из знакомых, приглашали его быть главным распорядителем печальной процессии.
Вспоминая иногда про свою провинциальную жизнь, Бродников любил хвастнуть успехами в качестве «факельщика», как в шутку его называли товарищи. Так, однажды, повествуя мне о смерти какого-то провинциального актера, он между прочим сказал гоголевским языком:
— Да и вообще много талантов привелось мне зарыть в землю. Чуть кто, бывало, окочурится, сейчас ко мне курьеры: Иван Александрович [29] , пожалуйте департаментом управлять. Ну, я и начинаю тотчас же хозяйничать… Таким-то образом на своем веку я много на тот свет переправил…
29
Хлестаков из «Ревизора»