Закулисный роман (сборник)
Шрифт:
Чуть отвернув голову, чтобы в рот не попала седая прядь, она произнесла:
– Едемте! Как вам угодно. Когда вам угодно…
– Ну, хватит, – буркнул вдруг Войцеховский и припал скользкими губами к ее шее.
Майю скрутило от отвращения. Бледные морщинистые лапы в пятнах старческой гречки шарили по ее телу. В голове всего несколько секунд билась отчаянная мысль: «Худрук театра… мой шанс… перетерпеть…», а затем омерзение взяло верх, и Майя, глухо зарычав, приложила ополоумевшего старца коленом прямо во вздыбленный пах. Войцеховский отлетел от нее, согнулся в три погибели, яростно заскулив:
– Дура! Истеричка! Тебя ждут заводы,
Но Майя, уже не слушая его, метнулась к двери и понеслась прочь из провонявшего сладким одеколоном худруковского кабинета. На лестнице она, расхристанная, налетела на главную приму театра – Введенскую. Та манерно подняла брови и с затаенной улыбкой посмотрела вслед удиравшей Майе.
На следующий день на репетиции Войцеховский смотреть на Майю избегал, пялился поверх ее головы, словно ее и вовсе не было на сцене. Зато все остальные, задействованные в спектакле, почти не скрываясь, хихикали и шептались у нее за спиной. А затем в зал ворвалась разъяренная Алла Геннадьевна. Мясистая ее шея пошла красными пятнами, бесцветные космы выбились из аккуратного обычно пучка. Разгневанная фурия одышливо вскарабкалась на сцену и отечными наманикюренными пальцами вцепилась Майе в волосы.
– Ах ты, паскуда! – клокотала она. – Тебя, прошмандовку с улицы, здесь приняли, взяли в штат… А ты… К Марлену Борисовичу полезла…
Майя, прикрывая локтями лицо, пыталась отбиться от распетушившейся мегеры.
– Послушайте, – пищала она. – Да отцепитесь вы! Мне на фиг не нужен ваш Марлен Борисович. Он сам…
– Ну что вы, в самом деле, расстроились, Алла Геннадьевна, – саркастически произнесла Введенская. – У бездарностей есть только один способ пробиться, вот они им и пользуются. Вечная история.
Стоявший чуть поодаль Виктор Корабельщиков картинно захлопал в ладоши:
– Алла Геннадьевна, какой темперамент, сколько чувства! Зачем вы стали хореографом? Вы погубили в себе великую драматическую актрису!
Эти реплики окончательно растравили Майю:
– А ну отцепись от меня, корова старая! – Она вывернулась из клешней Аллы Геннадьевны и теперь сама набросилась на нее, молотя кулаками куда попало.
Тут уже окружающие пришли в движение, и вскоре Майю, жаждавшую крови обидчицы, оттащили в сторону. Алла Геннадьевна, злобно фыркая, вынимала из прически вырванные пряди волос. Войцеховский, вплыв наконец на сцену, принялся обхаживать жену:
– Аллочка, ну зачем ты… Обращаешь внимание на глупые сплетни…
На Майю он даже не обернулся. Никто и не вздумал вступиться за нее, все, кажется, только и предвкушали, как всласть обсудят за кулисами случившийся скандал. И даже Виктор, тот, которого она считала свободным от пошлой буржуазной морали, одиноким гением, предпочел не вмешиваться в разразившуюся склоку.
Майя позорно покинула поле боя, ворвавшись в гримерку, побросала в сумку свои пожитки и собиралась уйти, когда в помещение просочилась Введенская.
– Уже уходите, деточка? – с насмешкой произнесла она. – А как же ваш несказанный талант? Неужели теперь придется зарыть его в землю?!
– Да пошла ты, стерва! – не выдержав, закричала Майя и набросилась на обидчицу.
Введенская не обладала боевым духом Аллы Геннадьевны, к тому же не ожидала такого бурного нападения. Комично присев, она пыталась прикрыть ладонями голову и лицо и кудахтала как курица:
– Помогите! Помогите!
– Да заткнись ты, уродина, – брезгливо бросила Майя,
В троллейбусе пахло промокшими куртками и неприкаянностью. Майя уселась на прорезанное дерматиновое сиденье и уставилась в окно, закусив матерчатый палец перчатки. За стеклом хлюпала прокисшая поздняя осень, из-под колес троллейбуса взметались грязные брызги, под козырьком метро толпились люди, безуспешно пытаясь переждать зарядивший, похоже, на целый день дождь, двое рабочих стаскивали с рекламного щита плакат с изображением моря и пальм.
Майя плакала. Было мучительно жалко себя, свой так никчемно завершившийся театральный роман, дурацкие мечты, смешные теперь амбиции. Считала себя звездой, самой талантливой, самой непревзойденной, и в голову не приходило, что Войцеховскому просто захотелось трахнуть ее в своем кабинете. Влюбилась в Корабельщикова, а он безжалостно выставил ее за дверь, не потрудившись объяснить, чем она ему не угодила, и сегодня даже не попытался защитить от озверевшей Аллы Геннадьевны. Теперь все разбито, все потеряно. Нужно забирать документы из театра, и никто не станет ее удерживать.
Всхлипнув, она уставилась на дождевую каплю, медленно сползавшую по грязному троллейбусному стеклу. За каплей тянулась вниз светлая дорожка.
В сумке у Майи завибрировал мобильник. В безумной надежде, что это Войцеховский звонит извиниться перед ней за жену или Корабельщиков понял наконец, что обязан был ее поддержать, Майя выхватила аппарат и увидела незнакомый номер на экране.
Звонили с киностудии. За те полгода, что Майя проработала в театре, ее данные вместе с фотографией успели уже попасть в картотеку «Мосфильма», и теперь услужливая девушка сообщила ей, что ее типаж приглянулся какому-то там режиссеру – его фамилия Майе ни о чем не говорила – и ее приглашают на кинопробы в запускающийся сериал.
Слезы мгновенно высохли. Пряча телефон в сумку, Майя злорадно улыбнулась. Вот теперь-то она им покажет. Значит, высмеяли ее, да? Вышвырнули, как бездомную собачонку? Интересно, как вытянутся их рожи, когда Майя улыбнется им с экрана телевизора безмятежной, всепрощающей улыбкой. И денег за съемки ей наверняка заплатят больше, чем получают эти клуши в театре. Майя торжествовала.
И действительно, кинопробы прошли успешно. Майя понравилась режиссеру, и ее утвердили на роль. Через месяц самолет унес ее из московской промозглой и слякотной зимы на съемки в Египет, жаркий, солнечный край, где небо было таким синим, море – таким ручным, а горячий ветер так обжигал губы, что трудно было поверить в то, что где-то существует снег.
Съемочную группу разместили в отеле на самом склоне горы. Африканское солнце рвалось в окна номера, проникая под плотные оранжевые шторы. Майе становилось легко и радостно на душе, она просыпалась рано, с восходом солнца, и распахивала окно.
Далеко впереди, рассекая горизонт, высились островерхие скалы. Лицо гладил горячий воздух, пахнущий нагретым камнем и пустыней.
Съемки начинались рано, автобус в шесть утра ждал невыспавшихся киношников у отеля. Погрузившись в него, они еще час тряслись по извилистой дороге на место съемок. Майя чувствовала себя бодрой, несмотря на то что вечером к ней то и дело стучались в номер подвыпившие каскадеры и осветители. Майя же мило улыбалась каждому, вина с ними не пила и старалась выпроводить незваных гостей как можно скорее.