Залог мира. Далекий фронт
Шрифт:
ГЛАВА СОРОК ЧЕТВЁРТАЯ
О том, что арестовали Мюллера, Брилле успел сообщить Бастерту в обеденный перерыв. Он соблазнил маркой игравшего у завода мальчугана, вручил ему маленькую записку без подписи и посулил, что тот получит ещё одну марку, если запомнит адрес и доставит бумажку по назначению. Мальчик выполнил всё совершенно точно.
Бастерт прочёл письмо и понял, что ему надо немедленно бежать. Пока там, в комендатуре, разберутся с Мюллером, он, может быть, ещё успеет скрыться. Быстро пройдя в кабинет, Бастерт бросил в печь
До вечера он решил укрыться у знакомых, а потом уже добираться до английского сектора Берлина.
Всё шло именно так, как хотелось Бастерту. Знакомые были не слишком удивлены его неожиданным посещением. Он долго беседовал с хозяином, старым налоговым чиновником, который ещё не устроился на работу, а потом, когда выяснилось, что гость не торопится, они сыграли даже несколько партий в скат.
Так Бастерт проводил время, пока на улице не стемнело. Когда в комнатах уже зажгли свет, он попрощался и вышел.
Но на протяжении всех этих долгих часов, пока он разговаривал, играл в карты и пил пиво, принесённое услужливой хозяйкой, его неотступно преследовала одна и та же мысль. Вернее, даже не мысль, а фамилия — Грингель.
Теперь Бастерт уже твёрдо знал, что он не может уехать из Дорнау, не расправившись с новым директором завода. Благоразумие подсказывало ему, что в городе нельзя задерживаться ни на один час, что Мюллер наверняка всё давно рассказал и его, Бастерта, уже ищут. Однако он ничего не мог сделать с собой и направился не к знакомому шофёру, у которого в гараже была спрятана его маленькая ДКВ, а в противоположную сторону. Бастерт прекрасно понимал, что ему давно бы уже пора сидеть за рулём и при свете фар старательно выбирать дорогу, пробираясь глухими просёлками в сторону Берлина. Но вместо этого непреодолимая сила влекла его к дому Грингеля.
Наконец, он достиг цели. В окнах было темно, и Бастерт пришёл к выводу, что хозяина ещё нет. Он отошёл в сторону и растворился во мраке безлунной ночи.
В тот вечер Бертольд Грингель поздно возвращался домой. После того, как все разошлись, он ещё долго сидел один у себя в кабинете. День выдался беспокойный, зато теперь должен наступить перелом.
Однако Грингель не был уверен, что с вредительством совсем покончено. Поэтому, уходя, он обошёл все цехи, проварил сторожей и даже поговорил с дежурным пожарником.
Когда он попрощался со сторожем в проходной и вышел на улицу, уже стемнело. Грингель шёл не спеша, потихоньку насвистывая старую песенку, которую приходилось певать ещё в молодости, и думал о неожиданных переменах в своей жизни. Мог ли он когда-нибудь предполагать, что ему придётся руководить целым заводом и рабочие в цехах будут уважать его не только как товарища, но и как начальника! А ещё приятнее сознавать, что сейчас ты трудишься не ради прибылей фирмы «Мерседес», а на благо всего
Стало совсем темно, но Грингель шёл уверенно, почти не глядя под ноги: ведь столько раз проделывал он в своей жизни этот путь! Тёплый вечер, тишина, мерный шаг, далёкая музыка, доносящаяся из репродукторов, установленных около комендатуры, — всё успокаивающе действовало на Грингеля, настраивало его мысли на лирический лад. Он даже подумал, что теперь, пожалуй, стоило бы жениться. Он не чувствовал бы себя дома так одиноко.
Двое полицейских встретились ему. Они шли рядом по тротуару, заложив руки за спину. Грингель отметил про себя, что в городе поддерживается образцовый порядок.
И вдруг уже совсем близко от дома какая-то неясная тень метнулась на него из темноты. Ещё не понимая, в чём дело, но почему-то ощутив опасность, Грингель инстинктивно крикнул. Он лишь успел почувствовать запах хорошего одеколона, и в ту же секунду страшный удар по голове сбил его с ног.
А Лео Бастерт, напуганный криком своей жертвы, изо всех сил бежал вдоль пустынной улицы, стараясь как можно скорее достигнуть гаража. Вся эта затея вдруг показалась ему невероятно глупой. Как мог он так рисковать?
Полицейские, привлечённые тревожным возгласом Грингеля, мгновенно оказались около его распростёртого тела. Один из них остался, чтобы помочь пострадавшему, другой погнался за убийцей.
— Стой! — донеслось до Бастерта откуда-то издалека.
Он продолжал бежать, не чувствуя под собой земли, но следующий оклик прозвучал почему-то значительно ближе. До Бастерта ещё раз донеслось это проклятое «стой!», потом что-то вдруг сильно ударило его в спину, а выстрела он уже не услышал. Со всего размаха рухнул он на тротуар, и его выхоленное, чисто выбритое лицо проехалось по асфальту. Когда полицейский подбежал, Бастерт был уже мёртв.
Через четверть часа Бертольда Грингеля привезли в больницу. Он ещё не пришёл в сознание, однако рана оказалась не очень опасной: кастет рассёк кожу над виском, но кость осталась цела.
— Если только нет сотрясения мозга, то через две недели он будет в полном порядке, — сказал врач, отвечая на вопрос капитана Соколова, немедленно приехавшего в больницу.
Но Грингелю пришлось пролежать целый месяц. Когда он окреп, рабочие с «Мерседеса» стали приходить в больницу целыми группами. В глазах товарищей новый директор превратился в настоящего героя.
Однажды к нему в палату, смущённо улыбаясь, вошёл его старый приятель Дидермайер. Сначала он рассказывал о событиях на заводе, кстати, упомянул о том, что аварии совсем прекратились, а затем сказал:
— Ты знаешь, я, кажется, вступлю в Социалистическую единую партию.
При этом он внимательно посмотрел на товарища. Грингель улыбнулся. Он знал Дидермайера давно и привык считать его человеком честным, но далёким от политической жизни. Что же такое произошло?
Грингель стал осторожно расспрашивать приятеля.