Заложник
Шрифт:
Впрочем, может быть, эадержанный добровольно дал признательные показания в совершении им тяжкого преступления? Следователь подтвердил, что дело выглядит именно так. Липинский возразил, что одного признания, наверняка выбитого на допросе, окажется недостаточно, нужны доказательства вины, иначе обвиняемый откажется от своих показаний и следствие сядет в галошу, что практика и показывает… Но раздраженный следователь не хотел слышать его аргументов. И тогда Липинский не то чтобы сорвался с резьбы, но с присущей ему резкой откровенностью квалифицировал действия следствия как дилетантские и аморальные.
— Зачем тогда вообще,
Короче, очень неприятный получился разговор… А усугубило его то, что Липинский пообещал следователю высказать свою профессиональную точку зрения официально. Не для того, чтобы вдрызг рассориться с теми, с кем ему все равно работать в будущем, а потому, что должен же быть предел беззаконию, якобы оправданному интересами следствия.
И вот это, последнее, кажется, подействовало на упертого Загоруйко. Он, скорее всего, сделал вид, будто смирился с неизбежным, сказал, что сам-то он согласен с экспертом, вот разве что обстоятельства… Но, так и быть, против истины, как говорится, не попрешь.
— Ладно, не будем ссориться, — огорченно вздохнул Загоруйко, — я сегодня же напишу постановление на проведение экспертизы, а завтра с утра отправлю с курьером подготовленные вами материалы в генетическую лабораторию.
На этом и закончился первый этап противостояния судебного медика со следователем. И было это больше недели тому назад. А что за «обстоятельства» мучили тогда Загоруйко, Липинскому было в буквальном смысле «до лампочки». Как, впрочем, и теперь. Ибо у истины не может быть двоякого толкования. Даже если этого кому-то очень хочется.
Вот обо всем этом и рассказал Антон Юлианович московским сыщикам, посетившим его утром в клинике. Почему-то он почувствовал к ним доверие. Бывает вот так, посмотрел на людей, поговорил с ними и… проникся. Без всяческих предварительных условий. Тем более что информация, которую он получил, в немалой степени касалась и его самого.
А события развивались следующим образом. Денис Андреевич, помня о позднем — или слишком раннем? — звонке Турецкого и также понимая, что зря «дядь Саня» вдруг беспокоиться не станет, счел за лучшее прислушаться к просьбе Александра Борисовича и с раннего утра отрядил двоих своих сыщиков в Раменское, на поиск Липинского.
Ну, Филя само собой, он уже участвует в деле. А в поддержку ему отправился Всеволод Михайлович Голованов, бывший майор и командир той самой разведгруппы спецназа ГРУ, в которой под его началом служил и капитан Агеев. Они понимали друг друга даже не с полуслова, а с полувзгляда. Мелкий и несолидный Филя был полной противоположностью — и внешне, да и по темпераменту — крупному и очень даже солидному Севе. Что, кстати, очень помогало им в оперативной работе. Филипп обычно вызывал огонь на себя, после чего Сева в нужный момент оказывал высокопрофессиональную огневую поддержку. И, как правило, объекту их внимания мало уже не казалось… Причем если Филя достигал доверия к себе с помощью умелого общения, ловкой демонстрации полной своей открытости и искренности, то Сева брал именно обстоятельностью, серьезностью и умением предвидеть неожиданные повороты ситуации.
Отыскать в сравнительно небольшом подмосковном
Сам он сегодня должен был с утра ехать на аэродром в связи с делом погибшего летчика. Конечно, не будь такой срочности, он и сам бы с охотой встретился и поговорил с доктором Липинским, что, в общем-то, и не исключено в ближайшем будущем.
В этой связи Филя осветил Антону Юлиановичу всю подноготную истории с погибшей девушкой, начиная от самого факта ее смерти и кончая несколько неожиданной, но, как теперь постепенно выясняется, возможно, и вполне закономерной реакцией тех людей, что окружают ее семью, по поводу проводящегося расследования. Для Липинского все это стало своего рода откровением. А когда он узнал, что сам Турецкий по личной просьбе отца погибшей девушки привлек к расследованию частное агентство «Глория» и первые же найденные вещественные доказательства стали свидетельствовать отнюдь не в пользу версии следователя Загоруйко, вот тут Антон Юлианович задумался всерьез…
То есть, можно сказать, он уже где-то понимал, что упрямство Загоруйко было продиктовано не дурными качествами его характера, а суровой необходимостью поступать именно так, как он поступал. Оставалось теперь только проверить, как далеко распространяется это его упрямство. Липинский сел к телефону и стал методично набирать номера своих коллег из генетической лаборатории. Одного нет, другой занят и не может взять трубку, третий… Наконец нашелся тот, кто смог выслушать просьбу Антона Юлиановича. Его собеседник записал, о каком конкретно анализе идет речь, и попросил перезвонить через полчасика, а он за это время постарается все выяснить.
За эти полчаса Филя, не вдаваясь в детали частной жизни одной учительницы испанского языка, нарисовал доктору портреты некоторых старшеклассников из московской гимназии, где учатся дети российской так называемой элиты. Антон Юлианович, что было заметно, слушать-то слушал, но мыслями был совсем не здесь, в своей лаборатории. И с нетерпением поглядывал на часы.
Наконец он не совсем вежливо прервал рассказ Агеева и занялся телефоном. Дозвонился. Выслушал не слишком длинное сообщение своего абонента и только один раз переспросил:
— Ты в этом абсолютно уверен? Ошибки быть не может? — после чего положил трубку на место и внимательно оглядел сквозь очки московских сыщиков: — Знаете, что я вам скажу?
— Доктор, позвольте? — перебил его Филя. — Вы не станете возражать, если я скажу, о чем сообщил вам коллега?
— Ну-ка? — Липинский с интересом взглянул на него.
— Он сказал, что никаких материалов для исследования от вас они не получали.
— Вы угадали это по моей реакции, вероятно?
— Никак нет, уважаемый Антон Юлианович, я к этому пришел несколько раньше. После вашего рассказа о схватке со следователем.