Заложники любви
Шрифт:
— Зачем?
— Я хочу остаться с тобой навсегда!
— Алеша! Ты все забыл. И меня тоже!
— Ксюш! О чем говоришь? Я вот он, с тобой! Все помню! Это ты проснись! Я вернулся, приехал к тебе! Почему не радуешься?
— Но ты оставил двоих детей!
— Они уже большие! Пасут отары в горах! Настоящие мужчины! Никого не боятся!
— Алешка, ты негодяй!
— Почему? — удивился человек. Он хотел обнять Ксенью, а тут невольно отдернул руку, насторожился:
— Ты не просто негодяй, а и трус, предатель,— отвернулась
— Столько лет молчал! Я не верю, что не имел возможности черкнуть хоть пару строк матери!
— Ей я писал. Уж не знаю, получила ли она, но я ответа от нее и не ждал. Ей отправил три письма, какое-то из них должно было прорваться.
— То-то она уговаривала меня снять траур и больше не ждать тебя. Выходит, она получила письмо, но мне о том промолчала. Эх-х, вы! Нелюди! Ни жить, ни умереть достойно не умеете! Ты отнял у меня все! Жизнь и любовь! Исковеркал всю мою судьбу, измучил, лишил радостей и света! Я просила Бога, чтоб сберег душу твою, молила, как о погибшем, любимом!—упрекала баба.
— Ксюш! Но я живой! И весь твой со всеми своими потрохами! Разве это плохо?
— Лучше б я тебя не видела!
— Почему?
— Не каждому стоит оживать!
— Я ж насовсем вернулся! К тебе!
— Ты уже однажды клялся, что одну меня любишь! Обещал вернуться, называл женой и я поверила! Ждала вернее собаки. А ты с кем был?
— Я вернулся, как и обещал!
— Ты сбрехал, как последняя сволочь! Обманул меня! Потом примазался к семье! Наврал там. Теперь решил вернуться ко мне, бросить жену и сыновей. Что им натреплешься? Уж во всяком случае, правду не скажешь. Кому ты нужен, дерьмо? Предавший однажды, подведет и завтра. Я не хочу говорить с тобой. И зачем ты возник здесь? Неужели рассчитывал на прощение?
— Ксюш, не стоит прикидываться, ты не дитя. Где видела, чтоб нормальный мужик столько лет прожил один?
— Не о том речь, Алешка! Ты должен был сообщить мне, снять тяжесть и эти мучительные годы горькой безысходности и ожидания. Ты поступил как садист, держал в цепях мою душу, а теперь, ровно в насмешку, предлагаешься для жизни. Даже не представляешь, кем я считаю тебя! — возмущалась Ксенья.
— Я пришел, потому что люблю тебя!
— Не говори ерунду! У тебя семья, жена и дети. Или скажешь, что все эти годы ты жил с ними, не любя?
— Я стерпелся, а потом привык, но не любил! Просто не было другого выхода!
— Тебя не держали на цепи. И, пожелай, мог уйти сам. Но не счел нужным. Тебе там было неплохо. Не понимаю, зачем ты здесь, у меня появился? За кого считаешь? Или что-то у тебя случилось, что нужно было уйти и возможно снова прикинуться мертвым! У тебя это неплохо получается!
— Ничего не случилось. Я ни от кого не сбежал и не прячусь. Все эти годы приказывал себе. Но больше не смог. Можно обмануть кого угодно, но не себя,— уронил голову на руки.
— Но приказывал себе. Выходит, имелся повод.
— Дети были маленькими. Их нужно было подрастить.
—
— Ксеня! Одумайся! Ведь если я теперь уйду, то не вернусь никогда!
— Алеша! Другого варианта не дано!
— Значит, ты никогда не любила меня!
— Я доказала свое и ждала!
— Если б любила, ты бы поняла!
— Подлость, во что ее не ряди, иною не станет! Жаль, что ты так грязно ожил. Уж лучше бы никогда не приходил ко мне. Поверь, легче по светлому поминать покойного, чем проклинать живого! Я не хочу тебя видеть!— отвернулась женщина.
— Моя вина совсем- незначительна. Но почему ты смеешь упрекать меня, тогда как сама не согласилась пойти жить к моей матери, а перешла в это общежитие, где мужиков больше, чем мух на свалке. Случайно ли?
— Конечно, нет! Твоя мать привела в дом мужчину! За эти годы троих сменила. Не мое дело, я ей не указ. Но мы с нею слишком разные и вряд ли ужились бы под одною крышей! — вспыхнула Ксюша.
— Ну, почему ты пришла работать именно сюда, где мужики?
— Я работаю здесь уже который год, но мне ни в лицо, ни в спину никто не скажет гнусного слова. А и не мне перед тобой оправдываться.
— Ксюш! Сегодня Пасха! Стоит ли ругаться?
— Вот потому и прошу тебя, уходи, оставь меня! Давай навсегда забудем друг друга!
— Ты это всерьез?
— Уходи! Навсегда исчезни с моих глаз, из памяти! Никогда больше не появляйся на моем пути!—указала на дверь.
Человек резко встал, подошел к двери, стукнул по ней кулаком, словно только она облезлая и скрипучая была повинна во всех человеческих бедах. Дверь, охнув, распахнулась настежь, выпустила мужика в коридор и коротко рявкнув, словно обматерив, закрылась.
Ксюшка долго металась по комнате, все не могла найти покоя. Обида не давала покоя. А тут еще этих девок принесло со второго этажа. Принесли простыни в стирку, уж такие грязные и замусоленные, что в руки взять гадко. Попросили на чистые заменить.
— Ксюша! Не сердись! Это хахали к нам возникли на праздник! А сами так набрались, что с четырех копыт на два никто встать не смог. Не разобрали ничего. Так и целовали в задницы!
— Ну, да! Свои яйцы с крашенками спутали и все их солью посыпали. Удивлялись, почему скорлупа не чистится? Во, козлы!
— Набрались так, что ничего не видели! Нашу старуху, какую вместо Ули поселили, за чайную куклу приняли. Посадили ее на заварник, та, бедная, чуть не взвыла, все насквозь мигом прогрела. А убежать не удалось. Хахали не пустили. Так бедная бабка до самого вечера удивлялась, как мужики заварку выпили. Ведь наша бабуля в нее налудила. Они и не разобрались спьяну.