Замечательные чудаки и оригиналы
Шрифт:
В ряду уличных чудаков, служивших ходячими рекламами портного, в тридцатых годах на тротуарах Невского проспекта, набережных и в Летнем саду были заметны два брата, крайне любопытно разодетые. Кто они были - никто порядочно не знал. Известно было только, что они учили русской грамоте и французскому языку с полдюжины арапчат у графа З-го, имевшего особенную склонность к черной прислуге.
В те годы обыкновенного теперь пальто никто не носил. Тогда в моде был английский каррик, т.е. большею частью коричневый или гороховый сюртук с маленькою пелеринкою или капюшоном, вроде тех, какие нынче, и то редко, встречаются у одних только выездных кучеров при английской закладке. Помимо каррика тогда в моду входил ещё широкий синий, подбитый бархатом черным, а часто и малиновым, плащ, называвшийся «альмавива», по имени известного персонажа в пьесе Бомарше.
Тогда
Вместе с этим в листках, разносимых при афишах, было объявлено об альмавивах и карриках, заказы на которые принимаются в портняжном заведении на углу Невского и Малой Морской. Ежели кому угодно удостовериться в красоте фасона этих новомодных одежд, тот может их видеть на двух известных столичных элегантах ежедневно на Невском проспекте между часом и четырьмя пополудни.
Для этих живых вывесок бралась ежедневно из манежа английская лошадь, на которой в означенные часы ехал шагом один из братьев, великолепно задрапированный в альмавиву, другой же в английском каррике шел рядом по тротуару. Братья перекидывались французскими фразами, очень своевольного перевода. Так один из братьев говорил: «Votre cheval est dans le savon» (что означало «Ваша лошадь в мыле»), на что другой отвечал: «J'ai vu aujurd'hui le long de matin le prince Boris, qui est arrive de lAigle» («Я сегодня утром видел князя Бориса, который приехал из Орла»).
Через полчаса опять встречали братьев, но их роли переменялись: верхом на лошади ехал уже другой брат, а первый выступал по тротуару, драпируясь в альмавиву. Братья где-нибудь под воротами менялись и костюмами. Надевая каррик брата, бывший в альмавиве, заметив на каррике конскую шерсть, восклицал: «Voyez, done le cheval deteint» («Смотрите, лошадь линяет»). Братья говорили на таком своеобразном французском языке, что их приглашали аристократы на свои ужины и обеды, только бы слушать их разговоры, и, точно, редкостны и замечательны были их французские фразы.
Если кто потрудился бы пройти лет пятьдесят назад с карандашом в руке по главным улицам Петербурга, тот собрал бы богатый запас диковинок из литературы вывесок. Особенно курьезны были вывески с вольными переводами. Так на углу Синего моста долго красовалась вывеска портного: «И. Гельгрюн. I. Hellgrun. Tailleur du vert clair». К вольным переводам должно ещё причислить вывеску на углу Троицкого переулка и Невского проспекта: «Мужской и салопный мастер» - «Herrn und Saloppen-Master». На углу Гороховой, над ломбардом, существовала вывеска на французском и немецком языках, но оба языка так перемешаны между собою, что весьма любопытно было бы узнать, на каком языке написаны слова: «Bude de Moel, - должно быть, на французском, потому что тут же находилась немецкая надпись совершенно правильная. У Пяти углов несколько лет существовала надпись над парикмахерской: «Фершельное заведение» - «Ferchelnoe Savedenies»; в Гороховой имелась вывеска: «Рещик печатей» - «Rectik petchatee». На Выборгской стороне, на углу Вульфовой улицы, над табачной лавкой красовалась вывеска: «Продажа табаку и разных товаров» - «Prodaja tabaku i rasnich tovaroff». Не менее достойна была примечания, как по русскому правописанию, так и по переводу, вывеска в Офицерской улице: «Кухмистер Яков Михайлов от пускает порционный стол» - «Koch-Meister Gakof Michailof verfertig Portion Tische». В Мещанской улице, нынешней Казанской, была вывеска: «Щеточный мастер Егор Фед. Равин» - «Rammonetier Georg Th. Rawen». На углу Гороховой и Садовой улиц на вывеске гребенщика Бараева существовала надпись следующая: «Фабрика черепаховых изделий» - «Fabrique de manufactures tortues». Существовали в те годы также вывески необыкновенно простодушные; например, в Измайловском полку была вывеска: «Домашное табачное заведение отставного унтер-офицера Куропатко».
На углу Владимирской и Невского проспекта над цирюльней красовалось: «Здесь бреют и крофь атворяют»; у Аничкина моста была вывеска сапожника, могущая служить загадкою, ребусом: «Време, це, маст. Кузма Федоровъ», что означало: «Временный цеховой мастер Кузьма Федоров». Были вывески иллюстрированные. Так, на Сенной была пивная лавка, на вывеске которой было изображение бутылки, из которой пиво переливается шипучим фонтаном в стаканы.
У одного мозольного оператора была вывеска: «Couper de cors»; у гробовщика висела вывеска с надписью: «Krapu». По объяснению этого гробовщика, надпись была сделана «для тону» и чтоб французы, здесь умирающие, знали, где могут достать прочные гробы. По стародавнему обычаю, гробы на вывесках всегда изображались не гробами, а красными сундуками или шкатулками.
В двадцатых годах в Петербурге была фабрика табаку Смекаева, на вывеске которой представлено было следующее: за круглым столом сидел с одной стороны господин со стаканом в руке, с другой - стояла дама; она подавала господину трубку и старалась отнять от него стакан; внизу находилось следующее четверостишие:
Оставь вино, кури табак, Ты трубочкой разгонишь всю кручину; Клянусь, что раскуражишь так, Как будто выпил на полтину!В старину на вывесках виднелись и аллегорические картины, многосложные рисунки из арабесков, цветов и разных атрибутов, сообразно с характером лавки или мастерства.
В музее Павла Свиньина хранилась железная вывеска питейного дома в Петербурге с портретом Петра I с аллегориями и надписями, современными основанию Петербурга.
В старину лучшие трактиры вывесок с надписями не имели. Так, на вывеске одной из гостиниц Невского проспекта в начале текущего столетия представлены были султан и султанша огромного роста - дама и кавалер в национальной одежде, и они читали «Сенатские Ведомости». На других трактирных вывесках изображались баснословные фениксы в пламени, медведь в задумчивости с газетой и т. д.
Над простыми трактирами рисовали мужиков, чинно сидящих вокруг стола, уставленного чайным прибором или закускою и штофиками. Живописцы обращали особенное внимание на фигуры людей: они заставляли их разливать и пить чай в самом грациозном положении, совсем непривычном для посетителей таких мест.
На вывесках иногда людские фигуры были заменены предметами: чайный прибор, закуски и графин с водкой: последнее изображение ещё красноречивее говорило за себя. Существовал близ Сенной трактир и с такою вывеской: «Здесь трактир для приезжающих и приходящих с обеденным и ужинным расположением».
На вывесках винных погребов изображали золотые грозди винограда, а также нагих правнучат и потомков Бахуса верхом на бочках, с плющевыми венками на голове, с чашами, с кистями винограда в руках. Также рисовали прыгающих козлов, полагая, что греки этому четвероногому приписывали открытие вина. На вывесках табачных лавок и сигарных фабрик писали толстых голландцев, американцев, арабов с сигарою в зубах или мастеров, изготовляющих сигары и крошащих табак. Бывали также нагие негры или группы амуров, как белых, так и черных, куривших сигары. Изображали и турок в чалмах, задумчиво курящих из кальяна. Акушерки в старину выставляли вывеску с надписью: «бабка-голанка». Где-то на Песках существовала вывеска, на которой изображен был рог изобилия, из которого падали новорожденные младенцы, - но до полного падения руки акушерки не допускали и подхватывали младенцев колоссальными акушерскими щипцами.