Замена
Шрифт:
– Он сказал Анатолю: «Я сохранил память о Инь. Ее дело».
– Очень, кстати, неосторожно, – отозвалась Джоан. – А ты как-то спокойно реагируешь.
– На что?
– На то, что вас свели. Как племенных… М-м. Как племенных божков.
Я вспоминала, как Анатоль неловко заталкивал в сумку свой планшет: «Выздоравливайте, мисс Витглиц». Как он стоял, глядя из-под мокрых волос на меня: «Я всего лишь болен, но даже этого, оказывается, мало». Как он прошептал,
– Это имеет значение?
Джоан подумала, покачала еще один камень в руке.
– И то верно.
Я смотрела на море – не то море, неправильное, и думала о нашем с Анатолем мире.
«Интересно, какой там берег».
– Мы останемся людьми?
– Да ты смешная, – угрюмо сказала Джоан. – Ты просишь меня оценить процессы, которые настолько далеки даже от «стохастических», что я тебе передать не могу.
Я скосила глаза: она сидела, скрестив ноги, и смотрела на меня. Заметив взгляд, Джоан вздохнула:
– А, ну да. В смысле, слишком много случайностей. Могла бы и сама догадаться, что космокреация – это чересчур сложно.
Небо, море, галечный пляж. Думай, Соня. Просто думай – что еще остается? Нет выбора, нет пути назад, нет одиночества. Даже боли нет – только немного времени на размышления.
– Я поняла.
– Ой ли?
– В каком смысле?
– В том смысле, что ты ошибаешься, – сказала Джоан. Ее тон изменился: стал почти злым. – Это не лазейка в шалаш с милым, не «золотая пилюля». Это создание нового мира! Целой вселенной! Вы вдвоем с Анатолем превращаете передовую гипотезу в факт!
– Где?
– Что – где?
Я прикрыла глаза: степь была там – только протяни руку.
– Где находится эта вселенная?
Малкольм вздохнула.
– Понимаешь, это бессмысленный вопрос. Я даже не могу тебе сказать «когда» эта вселенная осуществляется. Даже Хроноблема – и та вываливается из неквантовых представлений о пространстве и времени. Как переводится это слово, кстати, знаешь?
– Да. «Временная рана».
– Да. Что-то ранило нашу планету, Витглиц. Страшно ранило. Возможно, вы с Анатолем ее добьете.
Степь. Душистая трава, вода – и раскрывающиеся горизонты.
– Там красиво.
– И… Как там все выглядит?
– Как степь.
– Как степь? – Джоан тоже улеглась, и остался только ее голос. – Степь… В конце концов, почему бы и нет.
Застывшее небо оставалось свинцом, лежать на гальке становилось все больнее. «Ей ведь тоже странно здесь – в ее нечеловеческой памяти». Почти наверняка Джоан видела все вживую только рядом с проводником.
Проверять мне не хотелось: апатия, атараксия. Я прошептала эти слова. От звука «а» зевать не хотелось.
– Чего ты хочешь от меня?
Малкольм помолчала, приподнялась на локтях:
– А, вот ты и заговорила как бог. Наконец. Я хочу
– Сделку?
– Да.
Она села и показала на море.
– Это побережье той самой Черноморской Осцилляции. Я и мои люди увидели его в 20… – первые люди на этом берегу после Первого сдвига. Я разрешила Варнский гуманитарный кризис, и меня бросили сюда. Знаешь, как это – рассчитывать путь в искривленном пространстве? Я справилась и с этим.
Я знала остальное. Ее приняли в «Соул» особым агентом, дали широчайшие полномочия. Я видела, как гнулись целые подразделения, как колоды личных дел тасовались под ее присмотром. Как поменялась структура передовых исследований.
Как умирали люди.
– И в конце тебе дали Кристиана.
– Да. Камень, который я не могу поднять, – кисло сказала она. – Задачу без решения. Знаешь, что такое избыточная полезность? Это – я. Я слишком хорошо работаю. Поэтому меня связали, Витглиц, дали твоего ненаглядного мудака. «Нужна модель поведений девиантного проводника». «Нужно обоснование целесообразности взаимодействия». Клянусь, целый отдел, не меньше, разрабатывал задания, чтобы вязать меня!..
Она попыталась контролировать его – мной. Создавала свои связи, вводила фактор определенности в свои модели. Пока не увидела видео из моего кабинета.
– …С тех пор, как я научилась менять себя, я знала, что все не просто так. Что я должна сделать что-то великое, что-то по-настоящему гениальное. И вот представь, что я своими руками натравила маньяка на демиурга.
Она повернулась ко мне. Ее глаза были удивленными и пустыми, и я чувствовала: она не привыкла так говорить.
– Знаешь, – сказала Джоан, – на какое-то время мне показалось, что я все испортила. Впервые.
– Чего ты хочешь?
«Я говорю, как бог». Мысль была серой, тусклой, невкусной.
И я не знала, что еще сказать в этой ситуации.
– Я? – она обернулась и сплела пальцы перед грудью. – Я хочу помочь вам.
– Ты?
– Витглиц, да! Вы двое – вы гуманитарии, у вас ограниченный опыт, да, у обоих! Я умею разрешать кризисы, я знаю, как их избегать, и ваша вселенная – она тоже имеет только один шанс, а создать мир – это еще не все, и я…
«Я. Я. Я».
– …моя память, мой опыт – все ваше!
Я смотрела в небо. Джоан нанималась к нам на работу – к существам, скованным в подвале лицея. Ко мне и Анатолю. И она отдавала нам это небо, это море, всю свою странную память гения, который посвятил так много времени себе. «Я. Я. Я, я, я, я-я-я-я…»
«Она бы сгорела, обезумела, если бы не уделяла внимания своей личности».
– Это ты активировала «пустой код»?
Джоан замолчала, словно ее не стало. Я повернула голову, отдавая холодной гальке щеку: мне не хотелось видеть Малкольм.